Курортный сезон в Ялте давно кончился, и уже даже выпал первый снег. Видеть снег на темном фоне зимнего моря, на фоне пальм и пустынной Ялты было как-то непривычно, даже дико, но в том году дело обстояло именно так. В зале ресторана «Таврида» столы и стулья были по-утреннему перевернуты, на одном из стульев сидел Бананан, раскачивался и, ни к кому не обращаясь, разглагольствовал:
– …И вот по прошествии семнадцати месяцев и семи дней ковчег остановился на высочайшей из гор араратских. И после того как третий голубь вернулся с оливковой веточкой в клюве, Ной распахнул двери ковчега, ступил ногою на траву, распростер руки к солнцу и громогласно произнес: «Асса!»
На маленькой ресторанной эстраде заканчивали подключать инструменты, собирались репетировать. Первым откликнулся негр Витя. Витя действительно был негр, и звали его действительно Витя.
– Асса?
– Асса! – с удовольствием подтвердил Бананан. – Это и было единственное донесенное до нас из тех допотопных времен слово. А вместе с ним передалась кому-то из нас их сила и чистота…
Бананан взял палочки, ударил в барабаны. Густав поддержал.
А на улице море все штормило. Алика стояла на набережной и с безнадежностью вглядывалась куда-то за горизонт. День клонился к вечеру, вскоре стемнело. Ресторан понемногу набился народом, все будто чего-то ждали. И вот дверь на кухню отворилась, и оттуда по явился Бананан уже в вечернем, блистательном виде: белый костюм, допотопный галстук удавкой. В ресторане зашумели, кто-то даже зааплодировал. Чувствовалось, их тут знают. Оркестр грянул. Первым пел негр Витя:
– Я как-то раз с утра звонил одной девчонке. Но как ни наберу: гудки короткие. И вдруг из трубки вылез маленький мальчонка, не больше спичечной коробки…
Витя пел ловко, успевая даже подыгрывать себе на маленьком саксофончике.
Бананан сначала стучал в барабан, потом пристроился к Витиному пению. Витя продолжал:
– И даже чуть-чуть поменьше… я очень испугался и спрашиваю: ты кто? А о-оо-он залез в стакан, напился и ответил, вспрыгнув на тахту: я мальчик Бананан! Ту-ту-ту!..
И тут внезапно весь зал, вся довольно-таки значительная толпа танцующих курортников и местных с воодушевлением хором грянула:
– Здравствуй, мальчик Бананан! Ту-ту-ту!
Витя продолжал, уже пробираясь сквозь толпу, а Бананан в своем белоснежном костюме ухитрялся двигаться с ним рядом:
– Потом забрался он ко мне на старый диван и рассказал, что полный сирота он, что раньше у него был папа Бананан и что теперь осталась только мама-телефон, что скоро он уедет далеко-о-о… ему невмоготу… и я подумал, ведь это нелегко: сидеть и делать ту-ту-ту…
И толпа, не переставая плясать, с радостью поддержала:
– Здравствуй, мальчик Бананан! Ту-ту-ту…
И тут Витя обратился к кому-то в толпе:
– Скажите, пожалуйста, мальчик Бананан у вас?
А Бананан за всех с горечью ответил:
– Нет!
Негр Витя продолжал приставать к невинным командировочным, к дамам в летах с химическими халами на голове:
– Алло! Простите, у вас нет мальчика Бананана?
И те, приобалдев, отвечали:
– Нет!
Бананан пытался унять Витю:
– Ты слушай ухом, Черняшка!
Но негр Витя не унимался:
– Алле! Скажите, пожалуйста, у вас нет мальчика Бананана?
Это он уже обратился к невесть откуда взявшейся здесь Алике, молодой девушке, может быть лет семнадцати, ну или чуть-чуть больше. Алика стоя ела мороженое и не растерялась, ответила в микрофон, не потеряв ритм:
– Нет, а разве он не у вас?
Негр Витя, похоже, изумился Аликиному вопросу:
– Нет. Впрочем, извините, подождите минуточку, сейчас посмотрю. Ой, да, он здесь!
Бананан потянул за ниточку и хлопнул в воздухе хлопушкой. На них просыпалось конфетти. Толпа была счастлива.
– Здравствуй, мальчик Бананан! Ту-ту-ту! – опять грянула толпа, и музыканты на сцене толпу хором поддержали:
– Здравствуй, мальчик Бананан! Ту-ту-ту!
И дальше галдели все хором, те и эти, даже слегка обезумев:
– Здравствуй, мальчик Бананан! Ту-ту-ту! Здравствуй, мальчик Бананан! Ту-ту-ту!
Бананан искал в толпе глазами Алику, но ее уже не было. Тогда он протиснулся в соседний полутемный зал, но и там было пусто. Алика исчезла.
Андрей Валентинович Крымов, солидный, хорошо одетый, чуть лысоватый обаятельный господин пятидесяти лет, озираясь, в сопровождении нанятого матроса, осматривал гигантский трюм огромного пассажирского корабля. Трюм ходил туда-сюда, потому что шторм не утихал.
– Сколько, ты говоришь, сюда входит? – спросил Крымов у матроса.
– Сто двадцать контейнеров внизу… да еще сверху можно.
– Сверху? А сверху сколько?
– Почти половина.
– И сколько ж это получается в тоннаже?
– В тоннаже я не знаю. Посчитать надо.
– Понятно, и зимой, ты говоришь, тут практически всегда пусто?
– Почти всегда.
– Ну, спасибо тебе.
Крымов, опередив матроса, начал подниматься куда-то наверх по крутой железной пароходной лестнице, бормоча теперь уже сам себе:
– Надо посчитать. Надо, надо посчитать.
Вскоре Крымов оказался на пустынной мокрой палубе; пароход безжалостно качало, но Крымов ловко удерживался на ногах и даже напевал:
– Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так… восемьсот двенадцать умножить на три, сколько же это будет? – продолжал бормотать он сам себе.
Навстречу попался бледный пассажир, которого Крымов слегка знал по обедам и ужинам в пароходном ресторане. Звали его вроде бы Вадим.
– Не слышали, нас Ялта принимает? – поинтересовался Крымов у Вадима.
– Нет, по-моему, нет, – отвечал Вадим, не остановившись.
Крымов опустился с открытой палубы вниз и почти сразу натолкнулся на плюгавого летчика в шинели и в фуражке.
– Ты что, майор? – грубовато спросил Крымов летчика.
– Майор, – отвечал летчик.
Крымов взял летчика под руку, довольно энергично повел по коридору.
– Почему майор? – продолжал интересоваться Крымов.
– Нипочему. Обыкновенное воинское звание.
– Почему не лейтенант?
– Товарищ, мне трудно отвечать на вопросы. Меня мутит. Я уже полпарохода заблевал.
– Ты бы еще в генералиссимуса вырядился, урод. Иди, ищи свою камеру.
Крымов мотнул головой в сторону кают, которые шли по обеим сторонам коридора.
– Типун вам на язык. Какая камера? Мы должны быть добрее друг к другу, товарищ.
Майор открыл дверь пустой каюты, вошли внутрь. Майор обессиленно опустился на качающуюся койку.
– Садись, – сказал Крымов строго и погрозил пальцем, – и не смей больше пить. Понял?
– Какое пить? – в ужасе пытался возразить летчик. Но Крымов захлопнул дверь каюты.
Качающимся пароходным коридором двинулся дальше. Коридор был пуст, и только дверь одной из кают бесшумно открылась и выпустила в коридор красивую женщину, которая со вниманием посмотрела Крымову в спину.
Крымов вошел в свой роскошный многокомнатный пароходный номер люкс. Он крутанул рулетку, прочитал какую-то бумажку на письменном столе, проверил что-то, потыкав пальцем в арифмометр, потом бумажку поджег, выкинул в унитаз, остатки бумажки смыл водой. Не снимая ни ботинок, ни шляпы, улегся на постель. Взял книжку с прикроватного столика. Начал читать. На обложке книжки было написано: «Н. Эйдельман „Грань веков“ изд. „Мысль“». Крымову тут же представилась пухлая белая рука в кружевах, опирающаяся на ручку трости.
