Бунт — это всегда неприятно. А если в детских воспоминаниях у тебя числится Фронда — вдвойне противнее. Так что Людовик метался по дворцу, как дикий зверь.
— Твари! Сволочи!
Справедливости ради, христианнейший король-солнце употреблял и другие слова, но историки их не сохранили. А зря — фольклор бы сильно обогатился.
— Ваше величество, Ла-рошель, Ним, Монтобан, Кастр, Юнеза...
В Лувуа полетела чернильница, но канцлер уклонился со сноровкой опытного придворного.
— Пошел вон, ... и ...!
Лувуа послушно вылетел за дверь. Когда король в таком настроении — тут не титулов и земель, головы лишиться можно. И, в общем-то, за дело.
При поддержке Англии (Монмут, сволочь) и Нидерландов (добьют когда-нибудь этого потомка Вилли Оранского от неизвестной шлюхи или нет?!) французские гугеноты встали на дыбы.
Народ это был крепкий, основательный и обиду спускать не склонный. Если бы выбора не было — они бы, конечно, сдались и уехали куда-нибудь, но тут нашла коса на камень.
Просто так с государством бороться нельзя. С государственной машиной должно бороться государство. А в данном случае их вступило в борьбу аж три штуки.
Нидерланды и Англия — даже демонстративно, им Людовик был, что та кость — поперек всего пищеварительного тракта. Дания помогала потихоньку, не светясь, но и не сильно скрываясь. Примерно так же вела себя Испания. Конечно, католицизм там был в приоритете (чтобы не сказать — в авторитете) и Святая Инквизиция немножко не одобряла королевскую инициативу, но дон Хуан — это вам не Карлос, с ним поспорить не удавалось.
Да и вообще — грабить братьев-католиков не комильфо, а французы так гадили испанцам в колониях, что ей-ей, все христианские чувства испарялись.
Русь?
Ну, про Русь вообще никто не думал. Но Софья денег не жалела. На хорошее-то дело?! На беспорядки у врага?! Тут сколько хочешь отвалишь, лишь бы подольше и побольше!
Тем более, что под шумок продолжался отгрыз (а иначе и не скажешь) колоний от Англии. Русь уже ухватила себе Барбадос и вовсю там обустраивалась. Корабли испанские, солдаты — казаки, пушки — русские, кому не нравится — удавитесь. Сочетание просто убийственное. Но лучшее оружие и лучшие солдаты гарантировали безопасность земель. А корабли...
Пока у Софьи их было мало. Хватало на торговлю в Архангельске, на патрулирование Финского залива и на Крым.
Строились еще, конечно, строились. Но мало же построить как следует! Надо собрать команду, обучить, экипировать — много чего надо.
Так что деньги вкладывались во флот чуть ли не пятой частью всего бюджета, ну а параллельно финансировались такие хорошие вещи, как бунты и восстания у соседей. Пусть разгребаются у себя и не лезут в чужие дела.
Людовик пока был не в курсе русского участия, но ему и так хватало. Все города, в которых был избыток гугенотов, полыхнули пучком соломы.
Варфоломеевская ночь?!
Да гугеноты за нее с лихвой расплатились только за последний месяц! Католиков сбрасывали со стен, вздевали на вилы, жгли живьем и проделывали еще кучу неаппетитных вещей, которые мог подсказать только воспаленный разум истинного фанатика. И Людовик ничего не мог сделать! Вообще ничего! Только брать каждый город и усмирять. Но...
Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. Кто-то приписывал эту фразу Людовику Двенадцатому, кто-то маршалу Тривульцио, но менее правдивой она от этого не становилась. А вот деньги...
Кольбер мирно почил в своем имении, а где их взять — не сказал. А Лувуа — сволочь, сволочь, сволочь...
Гнев опять взбурлил в крови Людовика.
«Сир, гугенотов осталось мало, все, кто хотел — стали католиками, вы примете великое решение, за которое вас будут благословлять потомки...»
Г-р-р-р!
— Сир, вы печальны.
Маркиза де Ментенон появилась из-за портьеры. После того, как из кабинета вылетел Лувуа, она решила подождать немного и попытать удачи.
Людовик ответил ей взглядом тигра-людоеда, которого повели к зубодеру, но маркизу это не испугало. Как управлять венценосным любовником, она знала. Не учла лишь одного — в какой-то момент любой мужчина становится неуправляемым. И у Людовика этот момент был связан именно с бунтом.
Фронда...
Детские страхи, наложенные на взрослую ярость — смесь взрывоопасная.
— Могу ли я чем-либо помочь вам, сир?
— Поди прочь! — рыкнул Людовик.
Не помогло. Маркиза, наоборот, прошла внутрь и остановилась совсем рядом с венценосным любовником. Положила ему руку на плечо, вздохнула.
— Сир, это временные трудности. Но подумайте, сколько человек будут счастливы вашим решением? Это богоугодное дело, которое, без сомнения...
— Счастливы?! — Вепрем заревел Людовик. — Все будут довольны?! Богоугодное дело?! У меня страна полыхает, а ты...
Маркизе бы промолчать, уйти, скрыться с королевских глаз долой, но...
— Вы же понимаете, что ни одно великое решение не обходится без потрясений. Но народ будет благословлять вас...
А вот этого ей говорить и не стоило. Людовик еще от Лувуа не остыл.
— Маркиза, — вроде бы тихий голос короля заставил мадам де Ментенон съежиться, — я нахожу, что пребывание при дворе плохо влияет на ваш рассудок. А потому — чтобы через час вы уже сидели в карете, и та неслась во весь опор к крепости Ниор. Вам все понятно?
Франсуаза задрожала, как осиновый лист. Этого короля она еще не знала. Галантный с женщинами, Людовик старался не показывать им свою темную сторону. А она была, еще как была...
— Сир...
— ... и ... и немедленно!!! — взревел его величество.
Мадам Скаррон опрометью вылетела из кабинета. И, кстати, уложилась в час. Жить захочешь — еще не так уложишься.
Оставаться навсегда в крепости она не планировала, но судьба в лице Великолепной Анжелики решила иначе.
Маркиза де Фонтанж не была особенно умна. Но с мужчинами обращаться умела на уровне инстинкта, а потому пока Людовик бушевал, она пряталась по углам, не рискуя получить трепку. Она вышла, когда его величество успокоился — и стала активно интриговать против мадам де Ментенон. Взяла к себе детей Атенаис де Монтеспан, которые сильно порадовались смене строгости на свободный дворцовый режим, окружила любовника заботой — и Людовик решил, что не так уж ему и нужна Франсуаза.
Нет, он ее может и вернет, но потом, потом...
