– Дневальный! Днева-а-альный!.. Дежурный!
Командир 25-ой роты Каспийского высшего военно-морского училища капитан-лейтенант Назаренко Григорий Михайлович, выйдя из своего кабинета в коридор ротного общежития и не обнаружив на месте никого из дежурной службы, начал терять терпение:
– Ну, суки! Совсем уже вразнос пошли. Снять к едрене матери всю смену, пока окончательно на голову не сели, и чтобы другим неповадно было… Скорее бы уже выпустить эту роту и перевестись из строевых командиров на кафедру, на любую, или в учебный отдел, бумажки на столе перекладывать. Куда угодно, лишь бы подальше от «любимого» личного состава.
В это время в одной из комнат хлопнула дверь, и по коридору в сторону Назаренко, поправляя на ходу фуражку и спотыкаясь о болтающийся сбоку палаш, быстрым шагом направился дежурный по роте курсант Валерий Тагиев. За три шага до Назаренко он остановился и, приложив руку к головному убору, доложил:
– Товарищ командир! Дежурный по роте курсант Тагиев.
– Тагиев, где дневальный?
– На обеде с ранним расходом[1], товарищ командир.
– А подсменный?
– На консультации у руководителя диплома капитана второго ранга Никитина. Сейчас должен подойти.
– Тагиев, дневальных вы распустили, сами ушли к себе в комнату. Может, снять всю вашу смену, чтобы вы уже доделали все свои дела, а завтра заступите снова?!
– Товарищ командир, дневальный сейчас должен вернуться с обеда, а пока я буду находиться здесь. Больше не повторится.
– Вам быть здесь. А когда подойдёт дневальный, срочно вызовите старшину роты.
– Товарищ командир, так мне на камбуз нужно идти столы принимать.
– Вызовите старшину роты, а потом идите принимать столы. Что непонятного?
– Есть!
Дверь в комнату командира захлопнулась, и в коридоре установилась тишина, которая нарушалась журчанием воды в гальюне и завыванием за окном жарких бакинских ветров.
Чтобы унять нарастающее раздражение, Тагиев стал нервно прохаживаться по коридору возле тумбочки дневального, а через открытую входную дверь прислушиваться к шагам на лестнице. Но там, как назло, стояла такая же тишина, как и в роте.
Раздражаться Валерке было отчего. На следующий день в два часа дня он должен сдать своему рецензенту законченный и прошитый в типографии диплом. Так как диплом был не секретный, а работы – непочатый край, Валерка притащил его в общежитие и дописывал во время дежурства в своей комнате. Закончить работу нужно было до завтрашнего утра и в девять утра сдать в типографию, чтобы до обеда его успели прошить. Поэтому сегодня после смены с суточного дежурства Тагиеву предстояла ещё одна бессонная ночь на кофе и сигаретах, чтобы всё это успеть.
Первые отдалённые шаги на лестнице послышались минут через пять-семь. Кто-то неторопливо прошёл первые два этажа и начал подниматься на третий, где располагалась 25-я рота. Наконец из-за лестничного пролёта появилась перешитая под «гриб» фуражка дневального по роте курсанта Гены Алёхина, который не спеша возвращался с обеда.
– А, Гена, давай быстрее, да! Сколько жрать можно?! Мне десять минут назад уже нужно было на камбузе столы принимать, да ещё и самому пометать[2] неплохо было бы. А я здесь вашу тумбочку охраняю.
– А что, Вартанов так до сих пор и не вернулся со своей консультации? – искренне удивился Алёхин, заходя в роту.
– А Вартанов, наверное, «службу понял». Как в одиннадцать часов свалил к своему руководителю на полчаса, так до сих пор и не появлялся.
– Не понял, так он что, теперь к концу дежурства решил нарисоваться?
– Не знаю. После обеда приду, и если он до этого времени не появится, буду выяснять, куда этот теняра подевался. Ты, кстати, старшину роты не видел?
– Он второй взвод на обед повёл.
– Ген, я на камбуз побежал. Ты от тумбочки далеко не отходи, командир злой как собака – снимет.
Тагиев выбежал из роты и, перепрыгивая сразу через две ступеньки, понёсся вниз по лестнице.
В роте опять наступила тишина. Минут через двадцать её нарушил отдалённый шум на первом этаже в фойе общежития, который затем стал быстро нарастать и скоро перешёл в топот множества ботинок, громкие разговоры и смех на лестнице. 25-я рота возвращалась с обеда.
Первым в дверь влетел Гридасов Вова.
– Гена, командир в роте?
Алёхин показал рукой в сторону кабинета командира роты и кивнул.
Вольница и внутренняя свобода, возникающие в отсутствие начальства, обламывались.
Гридасов чертыхнулся и не спеша пошёл в свою комнату, напевая популярную у выпускников песню:
Есть у меня диплом,
Только вот дело в том,
Что всемогущий маг
Лишь на бумаге я.
Вслед за Гридасовым в дверь вломились ещё несколько человек из первого взвода и, отталкивая друг друга, со смехом понеслись в противоположный конец коридора, где стоял теннисный стол.
В роте повально увлекались настольным теннисом, и в свободное время вокруг стола собиралось до двенадцати-пятнадцати человек. Стол был один, и тем, кто опаздывал, доставались только зрительские места.
За теннисистами вошёл старшина роты, главный корабельный старшина Звягинцев, и направился в кабинет командира роты. Постучавшись и получив разрешение, Звягинцев вошёл в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Один за другим курсанты продолжали заходить в роту.
Не успевшие перекурить после обеда внизу, перед входом в корпус, направлялись в умывальник, который был штатным местом для курения. Остальные расходились по своим комнатам, обсуждая подготовку к защите диплома, распределение, травили свежие анекдоты. Кто-то просматривал поступившие сегодня письма, новые объявления, графики нарядов, даты примерок в ателье долгожданной офицерской формы.
В училище согласно распорядку дня после обеда начиналась третья пара. У пятикурсников к этому времени плановые занятия давно закончились, и всё учебное время посвящалось написанию дипломов. После небольшой доработки многим удавалось использовать написанные ранее курсовые работы по специальности в качестве готовых глав диплома. Это значительно сокращало объём работы и давало много свободного времени. Поэтому вместо третьей пары можно было сдать рабочие документы в секретную часть и позволить себе расслабуху. Остальные, добросовестно корпевшие над дипломной работой, немного покрутившись в общаге, расходились по своим классам.
Одним из последних в роту вошёл Сергей Каретников. С флегматичным видом Серёжа держал в левой руке документ с грифом ДСП[3], а правой виртуозно на нём музицировал, мурлыкая под нос одно из произведений любимого Моцарта.
Пять лет назад, параллельно с окончанием средней школы, Каретников закончил музыкальную школу по классу фортепьяно, но дальше решил идти по стопам старшего брата и поступил в военное училище. Несмотря на жёсткий распорядок дня и ограниченность – особенно на младших курсах – личного времени, в течение которого поощрялись занятия на гимнастических снарядах, на шлюпках или в военно-научном обществе курсантов, Сергей почти каждый день ухитрялся найти тридцать-сорок минут, чтобы слинять в клуб и погрузиться в любимый мир музыки. Начальник клуба лично допустил Сергея к игре на рояле в любое удобное для него время. Каретников был непременным и едва ли не главным участником концертов курсантской самодеятельности.
