Виктор Свинаренко - Белуха. Выпуск №6

Борис Винарский (Борис Борисович Житлевский) родился 23.07.89 в Запорожье УССР. В настоящее время живёт в Москве. Участвовал в конкурсах и издавался в: «Интеллигент СПБ», «45—я параллель», «Litnet», «Эмлира», «Согласование времён», Пушкинский фестиваль «С веком наравне» и т. д.

Вместо биографии.

Время проходит сквозь нас, метёт песком по рукам. В этой пустыне жизни человек извечно один. Многими в этой связи овладевает естественное желание оставить несколько ярких песчинок в неумолимом потоке. Но это апория. Здесь нет слова об известности или тщеславии, речь лишь о человеческой памяти, которая, в сущности, – кульминация жизненного пути, апогей праха. И если знать, что хоть одна моя строка прозвучит после смерти, я успокоюсь – значит, жил не зря.

Жила в нашем городе одна судья. Тогда была она едва ли не единственной судьёй во всей области. А уж когда в Городской совет вошла, что и говорить, весь закон в руки её перешёл, добро и зло у неё спрашиваться стали. Со всех концов области стекались в городской суд обиженные и страждущие, виновные и виноватые. Не нам судить, по справедливости ли решала она, ещё как, но острый на язык народ прозвал её Соломонихой, видать, в честь величайшего судии – царя Соломона. Нас же будет интересовать лишь оконечность её карьеры на городском посту.

Была та Соломониха верной слугой Партии. Не то, как некоторые, что приспособленцы, а действительно, человек идейный, политически корректный и благонадёжный. Верила она свято в заветы Марксизма—Ленинизма, а любую истинную веру уважать должно.

Тогда наша ГЭС была частично перестроена, переоборудована, и на том месте, где город рассекает пополам водяным мечом Великая Река, достроили гигантские шлюзы, плотину и новый мост в несколько километров. Река ревёт, трещат перекрытия, того гляди смоет в пучину всю человеческую шалую и смешную плотину. Люди же, ставшие обслуживать потребности капризной дамбы, относились без должной осторожности к опасной своей работе – на большой высоте, над непредсказуемой и разозлённой стихией.

Однажды в кабинет городского совета, где восседала главная судья (звали её Верой Ивановной Грошенко), вошёл статный, уже не молодой, но печальный и бледный человек в поношенном костюме. То был бывший одноклассник Веры Ивановны, с которым она сохранила тёплые отношения ещё со школы. Сергей был человеком так же преданным общему делу, так же грезил о коммунизме, свято верил в правоту Ленинского учения. На этой-то почве, собственно, они и сошлись тогда, она, благостная и объемлющая обоих, теплила их дружбу сквозь года. Сергей сначала открыл дверь (не привык главный механизатор ГЭС стучать по кабинетам), но потом осёкся, снял кожаную кепку и постучал легонько по двери:

– Вера, можно?

– Серёжа! Проходи! Что же ты в дверях? – Вера Ивановна встала с кресла, хотела обнять друга юности, но, вспомнив, что кто-нибудь может войти, так и остановилась с распахнутыми объятьями. Потом искренне засмеялась и протянула ему руку: – Здравствуйте, товарищ Ливнянский!

Это сгладило первые конфузливые мелочи, и вскоре разговор меж ними принял обычный дружеский лад.

– …нет, ну Вер, ты можешь себе представить? Жене за этого идиота уже чуть ли не компенсацию стали выплачивать… Сколько людей едва не угробил! Чуть турбины все не полетели! Пока его доставали, пришлось выключить сброс по левой стороне! Это две заслонки! Понимаешь? Две! А этот алкаш уже бегает по станции, да ещё всех поит на страховые и рассказывает, какой он герой!

Оказывается, некий рабочий спьяну уронил бычок за оградительные перила на водосбросе. Догадался же, перелез и очутился прямо над бушующими потоками рукотворного водопада. Спиной обернулся к перилам, и последнее, что сказал: «Хорошо, едрить!..» – но тут голова у него закружилась, и с неимоверной силой несомый водой он свалился прямо на торчащие под сбросом гранитные скалы. Вот уже коллеги—алкоголики несчастного собрались смиренно ждать, когда всесильная река сама отдаст труп товарища, вынесет на более спокойный участок тока, как увидали с изумлением, что тело шевелилось на камнях, размётывая тут же уносимые водой облачка крови. Вызвали спасателей, но те наотрез отказались спускаться, хоть и на страховке, под таким напором воды. Тогда-то и пришлось турбинам правобережной стороны работать в два раза сильнее, выполняя нагрузку перекрытых левых. Боялись, что заслонки не выдержат, механика погорит, и вся плотина рухнет в тартарары!

Когда достали разбившегося, оказалось, что у него сломаны обе ноги в нескольких местах, в том числе и бедренная кость, рука, ключица, сильнейший ушиб мозга…

– Вот это уж парадокс! Что-то Гличенко напутал! Откуда у него ушиб? – Сергей не унимался, всё больше злясь и распаляясь, но вскоре, глядя, как это забавляет Веру Ивановну, смягчился: – Я, честно признаюсь, сразу к нему в дом денег отнёс со своих, думал – на похороны… Месяц не прошёл, а он бегает без костылей!

– Так ты с ним судиться хочешь?

– А шут его знает!

– Вот к тебе, приехали.

– Серёж, я тебя не узнаю. А спрашивал хоть, как он так выкарабкался?

– Вер! Ну, при чём здесь?.. Алкаш! Люди от повреждения головного мозга гибнут, а ему это не грозит, – потом Сергей опустил голову и добавил задумчиво—отрешённо. – Говорит, Кручиха собрала. Да… бабка—знахарка на острове живёт. Мол, когда уже похороны готовить надо, к ней везут – выхаживает.

Вера Ивановна так и обомлела.

– Серёж, ты слышишь, ЧТО ты говоришь? Бабка? Знахарка? В нашем советском государстве? Может, ведьмы у нас есть ещё?