Zaynul!n - Белый цвет синего моря

Фотографии – Керимов Р.А.

Тихо летят паутинные нити.

Солнце горит на оконном стекле…

Что-то я сделал не так?

Извините:

жил я впервые

на этой Земле.

Я её только теперь ощущаю.

К ней припадаю.

И ею клянусь.

И по-другому прожить обещаю,

если вернусь…

Но ведь я

не вернусь.

Роберт Рождественский

Мне всегда было интересно, отчего же море такое солёное и такое невыносимо горькое. На первый взгляд, химический состав давно уже дал ответ на этот, казалось бы, детский вопрос. Однако сегодня, ещё до того, как утренний восход выдохнул очередную порцию света, Каспий открыл свою тайну, собственную версию о себе оном: вот уже на протяжении нескольких тысячелетий он скапливает соль человеческих слёз и горечь их же досад. Нескончаемые потоки людей приходят к нему, склоняют головы, созерцая глубины скалистого дна, пытаясь спрятать там свои беды, неслышимо исповедуя боль бесконечному объёму воды. Море впитывает рассказанные ему истории, темнея от их нерадужных оттенков, посылая в ответ светлые пузырящиеся волны, что шепотом заговаривающих старушек успокаивают пришедших.

«Но Каспий, необъятный мой и любимый мой Каспий, не тяжко ли тебе всё это выслушивать?» – спросил я с удивлением, беспокойно оглядывая скалистую линию берега, о которую вдребезги разбивались волны. На что море выдохнуло шквалистым порывом ветра: «Карма лекаря – не чуждаться боли пришедшего, а разделить её с ним». Вдруг меня озарило: всем известны целебные свойства солёной воды – она вытягивает гной из раны. Точно так же перенасыщенный солью морской раствор вытягивает «гной» из ран человеческих душ. Это целебное свойство собирает вдоль побережья совершенно незнакомых друг другу персонажей единой непрерывной полосой. Это наглядная картина ноогидробиоценоза, в который человек вовлечён не пищевыми цепями, а зовом Духа. Ещё говорят, что жизнь зародилась когда-то в воде. Но кто сказал, что она перестала там развиваться? Ведь вышедшие на сушу до сих пор приходят к ней.

Море… оно вдруг предстало предо мной сокровищницей, наполненной сюжетами человеческих жизней.

Рассказав о сём, Каспий удивил меня ещё более, прошептав многоголосьем своих бесчисленных волн, что сегодня ранним утром, как только проблеск света скользнёт по его волнистой глади, он на короткое время извергнет из себя все «чернила», скопленные из раненных душ. И на берегу оживут образы человеческих историй. «Когда это произойдёт, пойди и прогуляйся среди них», – послышался Каспий в раковине моего уха.

Море сказало – море свершило: через полчаса оно стало таким безмятежным, таким лазурным, игривым, чуть темнее неба, но все же светлее себя обыденного. Ещё некоторое время море продолжало освобождаться от человеческих проблем, облегчалось, просветлялось. Выброшенные краски преобразились на берегу в виде ярких образов: словно тушь на бархатной бумаге, появились иероглифы на песке, разбросанном обширными пятнами по скалистой поверхности. Берег стал развернутой книгой, захотелось пройтись и почитать. Но, к сожалению, я не мог понять эти символы. Что за алфавит? На каком языке это написано? Вдруг c моря налетел туман… и сквозь его влажную ткань, как через театральную вуаль, начали прорисовываться люди. Откуда они вдруг появились здесь, на побережье, в понедельник в столь раннее утро? Стало очевидным: выброшенные на берег чернила обратились в человеческие фигуры, более доступные для моего понимания. Пройдусь, посмотрю на них.

***

Спустился к каменному берегу… С самого начала пути он был отполированным, без единой морщинки, словно детская гладкая кожа. Прямо на нём стояла коляска с младенцем в розовых облачениях, чуть поодаль в песке играла девочка лет семи… В один момент острые, как спицы, солнечные лучи разорвали ткань тумана на многочисленные скученные фрагменты… Стало светло. Я шёл за Солнцем от Восхода до Заката. По пути увидел молодую девушку лет семнадцати в обществе ласкового сверстника… Мои ноги брели дальше и дальше… Когда Солнце встало в зенит, на берегу показалась женщина лет пятидесяти, созерцавшая морские дали… Двинул дальше… И на закате встретил пожилую даму, кормившую птиц, парящих вокруг… Она стояла на скалистом берегу, сморщиненном, словно лист бумаги, скомканный в гармошку. Когда накатывала очередная волна, она пропитывала пористую структуру шельфа характерным пузырящимся звуком.

Я не помню, сколько времени прошло, но закат настал так быстро, словно времени и не было, как будто бы я шёл не вдоль него, а сквозь… А что если все эти персонажи с мала до велика, которые я встречал от рассвета до заката – вовсе не разные люди, а стадии единой жизни? Хочется пойти дальше за Солнцем, но здесь, на этом берегу, земная история заканчивается… Закат…

Я стою на финише какой-то неведомой мне человеческой судьбы. И что-то недочувствую. Неудовлетворенность. Как хочется сорваться с места и побежать вдоль берега в обратном направлении. Вернуть все стадии, почувствовать их заново. Мне ничего не мешает это сделать, меня никто не держит. Я сорвусь и побегу прямо сейчас. И тут же меня озадачил вопрос: сколько бы я ни бежал вспять, разве Солнце взойдёт на Западе и сядет на Востоке? У меня есть отличная возможность проверить это…

***

Пожилая женщина на фоне алого заката кормила морских птиц. Белокрылые чайки густо роились вокруг неё, заключая в плотную сферу из собственных тел. Мне казалось, что старушка недосягаема за облаком белоснежных перьев. Вдруг меня необъяснимо потянуло туда. Через несколько секунд я слился с ними: словно сфера меня сама впустила. В центре неё была всё та же женщина, щедро кормившая с рук крылатых обитателей моря. Я подошёл ближе, попросив кусочка хлеба, чтобы и мне покормить. Тут я увидел, как на берегу толпятся сизые голуби, а с противоположной стороны, на морской глади, вверх и вниз качаются лебеди… Чайки подлетали ко мне на расстояние нескольких сантиметров… Это было так близко, что перехватывало дыхание, что я мог коснуться их. Каждая из них смотрела прямо в глаза, словно разглядывала подобного себе собрата, томящегося в четырёх камерах моего сердца. В этот момент крылатое существо, заточённое скелетом грудной клетки, рвало и метало во мне, пыталось вырваться и улететь к своим. Вдруг я почувствовал себя, стучащим внутри тела, как птенец внутри яйца.

Старушка гладила голубя, держа в своих заботливых руках. Он был ранен: очевидно, что его перевязала она, кормилица пернатых. Казалось, птица потеряла способность летать. Перед тем, как обратиться ко мне, моя будущая собеседница осторожно опустила голубя на берег, и он побрёл, хромая, к своей многочисленной стае.

– Ну, кого бы ты выбрал себе в пару, если бы ты был голубем? – спросила она меня.