Утро, являющее солнечный свет, ознаменовало рождение нового дня, пробудив в людях спящую потребность жить. Все суетливое и лишнее однообразие, которое выдумал человек, ведя спор с природой за право быть наиважнейшей ее частью, временно прекращено…
Свет, лениво заползающий из маленького окна в комнату, лег на лицо, вынудив его обладателя понемногу возвращаться в реальный мир. Еще довольно туманное ощущение нового дня заставляло спящее тело подниматься быстрей, словно трубя тревогу о несогласии с хоть какими-нибудь стрессовыми переменами. Ясность его ума, так сильно и усердно затуманиваемая вчера вечером, приходила, понемногу капая маленькими каплями и превращая пустыню мыслей в оазис.
Через открытую форточку доносился вой рожденного города, его первый вздох, крик, говорящий о том, что он живой и по его жилам течет новая, свежая кровь. Рев мотора бульдозера, дети, проходящие мимо, организованным хором создающие бурлящее обрывистое многоголосье, шум проезжающих рядом и вдалеке машин сливался в общий монолитный фон, иногда нарушаемый разными меломанами, любящими слушать музыку слегка громче.
Евгений смотрел на небо. Оно было наполнено сочными и спелыми белыми облаками, освещаемыми со всех сторон, они были видны во всех деталях и мельчайших подробностях; на мгновение он даже представил и себя, лежащего на облаке, белом, теплом, мягком… Он закрыл глаза.
За окном вдруг раздался шорох. Открыв глаза, Евгений увидел в свете слепящего солнца фигуру парящего человека, спускающегося с самого неба. Предшествующие размышления, созерцание облаков навели на мысль (хотя очень мимолетную, стоило только моргнуть) об ангеле, ниспосланном свыше, дабы уменьшить его страдание.
Фигура опускалась все ниже, пока не показалась полностью, явив его взгляду не только вид земного создания, но и тросы, за которые оно было подвешено. Земное существо явило ему «свыше» еще одно чувство, чувство обоняния, запустив в открытую настежь форточку резкий, отталкивающий своей химией запах монтажной пены, добавив к уже существующему чувству слуха казнящие его звуки молотков, бьющих по стенам, и падающих кусков штукатурки, гремящих барабаном по карнизу и громоподобным эхом отдающихся в его голове. Образ ангела был разрушен, снизойдя до вида злобного демона, рушащего его только еле наладившееся хорошее настроение.
Он с силой, до боли закрыл глаза.
Евгений чувствовал себя избитым, истекающим кровью, брошенным в глухой, еле просветной чаще леса среди могучих высоких деревьев с их огромными зелеными, уходящими в небо кронами, одинокого шума ветра, словно ищущего себе друга, холодной зеленой травы, ковром укрывающей землю, и в вышине маленького кусочка неба, голубого, чистого, манящего – этого бездушия одиноким, где заданные в полном отчаянии истощенной души вопросы, облитые слезами сумасшедшей тоски, не находили просветление ответа, где потерянные мысли и сердце утопали в непонимании своей сути…
Один где? Почему? Когда?
Его настроение унес холодный ветер, темные серые тучи закрыли солнце, дающее что-то большее, чем тепло и свет, оно ушло, нагоняя тень на его расшатанные мысли. Евгений видел великую пустоту, мрачную и вечную. Одиночество окутывало его голое тело холодом и забвением. Мрачность познания была недосягаема для света близости родственной души, и вдалеке снова пробежала ее тень… Предательский шквальный ветер судьбы пронизывал его дрожащую суть, отчаянно испытывая серостью, слякотностью бредового бормотания своих оправданий. Еле пробивающаяся через темные лабиринты души, захламленные всеми ужаснейшими нечистотами человеческой жизни, крохотная, затерянная в великой пустоте, зовущая к себе сквозь сон дрожащая надежда, вздрагивая, тихо шептала: «Последняя, последняя…»
Евгений внезапно с подозрительностью обратил внимание на только что пойманную тишину. Молотки палачей, которые били, нарушая тихое течение его существования, затихли. За окном раздался гром, по карнизу и стеклу окна застучали капли, ветер задул, склоняя мелкие городские деревья к земле, город принимал стихию покорно, с серым безразличием. Стихия, принесшая с собой не только дождь и ветер, но ощущение обновленности, начинание с нового, чистого листа, свободу полета, чистый запах свежести, очищенный от городской затхлой надменности, сказала свое веское, звучное, понятное всем слово, уступив право действия… Ливень смыл грехи, вихрь унес сквернословие, природа протянула человеку руку, которую он не только отказывается замечать, но, всячески ругая, стремился надеть на нее кандалы, заключив в вечное повиновение своей воле.
Ушедшее раскалывающееся бытие дня раскрыло двери долгожданной ночи, мягко одевшей на зевающий город темное сырое успокоение, лень и туманные мысли о цитате великого человека на раздутом от гордости административном здании, пронзающей будущее монументально тяжелым вопросом: «Кто мы, откуда, куда мы идем?» Евгений старался думать абстрактно и разбить его, эту глыбу, на три части.
«Кто мы? – думал он. – Большинство всю жизнь не могут понять, кто они, и лишь избранным „счастливчикам“ удается понять себя, взглянув с высоты прожитых зим, рядом с дышащей в затылок и хлопающей по плечу своей костяной рукой смертью».
Перед обдумыванием следующей части глыбы, осознав ее мощь, он отвлеченно, все еще лежа в кровати, посмотрел за окно и, закрыв глаза, до боли надавил на них пальцами, массируя напряженные сморщенные веки.
«Куда мы идем?» Стиснув растянутые губы, Евгений покачал головой в стороны, но уже через мгновение опустившаяся на лоб ладонь успокоила ее, а пальцы, разгибаясь, медленно погрузились в русые волосы. «Идем? – подумал Евгений, ухмыльнувшись с теплой ладонью на лбу. «Мы вовсе не идем, – думал он, – нас одновременно тащит в разные стороны, меняясь во времени, мы постоянно изменяем сами себе, а потом еще это настроение – сегодня одно, а завтра… И еще интересней, – он тихо сел, закрыв свое лицо сомкнутыми ладонями, – что все это уносит бурным, колоссальным течением поток, своей страшной силой сметающий целые государства, не считаясь с жертвами… Этот вопрос должен задаваться только ему, причем чем чаще, тем лучше». Подняв голову и смотря на потолок, на мгновение замерев в бесконечности сложных размышлений, он глубоко вдохнул и выдохнул, опять лежа в своей теплой кровати.