Душный бар. Полумрак, довольно громко играет музыка. Но вот парадокс, чем больше пьёшь, тем больше кажется, что музыка играет совсем не громко. Ещё стопка —гвалт становится даже довольно сносным, ещё рюмка – в самый раз. Играет, кстати, какой-то олдскульный рок. Можно было бы сказать, что это рокерский или байкерский притон… Но интерьер, если его можно так назвать, точно не по тематике. Впечатление, что хозяин или не обладал вкусом или просто не стал тратить на это свои деньги и драгоценное время. Шумно, жарко, влажно то ли от пива, которое разлили на полу, и к которому теперь прилипают подошвы, то ли от пота людей, которые пытаются что-то изобразить в углу помещения на импровизированном танцполе, дёргаясь в судорогах эпилепсии под резкие и высокие ноты электрогитары, и мотая головой под бас ударных. Нелепая и дешёвая подсветка создаёт ощущение праздника и веселья… Вечер в разгаре, точнее, уже поздняя ночь. Публика пьяна, всё в сигаретном дыму, так, что кое-где просто тяжело дышать.
Но людям нравится. Они пришли сюда не с целью насладиться покоем и светской беседой, не то это место. Тут, скорее, можно без пользы провести время… Или лучше сказать, потратить… Если не считать пользой полупьяную девушку, которая ещё, может, будет в состоянии сдерживать рвотные позывы, когда кто-то приведёт её к себе домой. Или если не считать удачей парня, который весь вечер казался таким милым, что не верилось, каким ветром его занесло в этот бар, но который съездил своей даме по челюсти, когда та убрала его руку от своей груди и дала пощёчину. Одним словом, классический кабак, в который превращаются почти все заведения средней паршивости с яркими барными стойками, неоновыми огнями и тёмными углами, в которых может сидеть кто угодно, занимаясь не понятно чем…
– Олееем!…
Очень шумно.
– Оолеееем!!!…
Не ясно, это музыка так орёт из колонки в углу, или же те парни по центру барной стойки.
– Бармееен, говнюк вонючий. Олем! Вот дерьмо… Олееем!!!
– Чего тебе?!
– Вискарь повтори.
– Разбодяжить содовой?
Тут Олем пожалел, что спросил это, таким суровым и холодным взглядом его одарил «просящий». Шутка явно не прошла, по крайней мере, клиент её не оценил.
– Дружкам своим малахольным и нежным будешь бодяжить, а мне чистый давай.
Бармен в принципе не любил те моменты, когда встречался взглядом с этим парнем, может, даже не любил самого этого парня, может, даже боялся его. Нннееет, это – не то чувство, скорее, он его слишком сильно уважал, слишком сильно чувствовал уверенность и непоколебимость этого парня… Да и вообще, парня ли? Бармен никак не мог оценить возраст этого человека… Слишком подозрительным казался этот тип. Порой бармен задавал себе вопрос: «А вообще, человека ли?». Он не верил, что человек может обладать такой энергетикой, только маг или чернокнижник из фэнтези.
– Понял, чистоганом…
Бармен снова замялся. Так бывает, когда один из собеседников чувствует превосходство другого и, не зная, куда себя деть, делает от этого много ненужных движений, к тому же много и не по делу говорит. Нужно теперь было как-то оправдать паузу.
– Пятьдесят?
Клиент медленно поднял голову. Глубокий, удивлённый и раздражённый взгляд.
Бармен проклял всё и готов был провалиться прямо тут хоть бы даже в самый ад, так нелепо он выглядел и чувствовал себя полным ослом, как школьник, которого отчитывала мама за первую двойку.
– Понял.
Сказав это, бармен решил засунуть свой язык себе в «задний карман джинс» и налил сто грамм самого хорошего виски, даже не разбавив его водой на всякий случай.
Человек, обладающий, по мнению бармена магией взгляда и нерушимой энергетикой, сидел на краю барной стойки поближе к углу, куда не падал свет от танцпола и неоновые блики от холодильника с алкоголем. Он просто выпивал. До диалога с барменом угрюмый грубиян выпил примерно три или четыре стопаря. Этот парень иногда заходил в бар, и чаще всего просто сидел в одиночестве и пил. Пару-тройку раз, правда, он был участником драк, причём эти драки были самыми запоминающимися и значимыми в истории этого «блудняка». С тех пор заядлые посетители и старожилы перестали рассматривать этого незнакомца как потенциального конкурента в борьбе среди местных альфа-самцов и возвели его в ранг неприкасаемых.
Вот и сейчас он сидел один. Никто не знал, как его зовут… Никто не решался к нему подойти. Он сидел на барном стуле, поэтому точный рост прикинуть было сложно, но, судя по крепкому плечевому поясу, не тощей шее и довольно длинным рукам, могло показаться, что рост его чуть выше среднего, да и бармен частенько замечал, что среди клиентов бара мало кто был выше этого человека, и когда тот сидел на стуле, а кто-то стоял и наоборот.
Во всём чёрном. Штаны – кажется, чёрные очень плотные джинсы. Бадлон, с вырезанным самостоятельно горлом и необработанными краями, тоже чёрный. Чёрные ботинки с плотной шнуровкой. Даже волосы, небрежно подстриженные и уже немного отросшие, тоже чёрные. Одним словом «мутный тип», отщепенец. Казалось, что он какой-то байкер.
– Твой вискарь!
Бармен не знал, как обращаться к этому человеку, но всё-таки набрался смелости и решил не церемониться.
Странно то, что хотя Олему было двадцать восемь и он явно чувствовал, как прогибается под характером этого «урода, мать его», бармен никак не мог определить, сколько тому лет. Не мог определить даже примерно. Иногда ему казалось, что не больше тридцати, ну, может тридцати пяти. Но порой, он видел на лице незнакомца чуть ли не вековую печать времён. Тогда казалось, что перед ним старец, проживший всю жизнь, но не нашедший в ней радости, или что он смотрит на ветерана войны, который вернулся с множества полей брани и отчуждённо смотрит на сделавшийся чуждым окружающий его мир радости и беззаботного веселья.
А самое интересное то, что бармен никогда не мог точно и детально вспомнить лица этого странного человека, а иногда ему даже казалось, что у того несколько лиц, похожих, но не одинаковых. Это странно, но это было так.
Очень шумно… Как будто Олема никто не услышал. Бармена это смутило и снова напрягло. Он начал было смущаться и нервничать, не зная, что ему дальше делать.
– Виск…
Человек за стойкой сполз со стула, словно ленивый медведь спускается с берложьей насыпи к себе в нору.
– Вот деньги за всё… И за вчерашнее тоже… Тут должно хватить.
– Круто, а то конец недели, мне кассу сдавать, отчётность, ну… Кредит там, дебет. Спасибо, ёк-макарёк!!!
Тот, кого бармен считал байкером, уже прошёл мимо, но вдруг резко остановился и замер. Он держал кожаную потёртую куртку в руке, переложил её в другую руку, потом расправил, не спеша надел. Бармен напрягся, почувствовав, что что-то не то сказал, но никак не мог понять что. От этого он судорожно перебирал мысли в голове, но ничего не находил, так как всё, что было путного улетучилось с двумя стопками водки, которые он накинул себе за воротник этой ночью. Но кроме этого парень почувствовал жуткий страх, животный ужас как перед неизбежной карой.