***
На что похоже это чёртово облако? Никак не могу взять в толк. Странные мысли выводят из равновесия, когда лежишь на обочине богом забытой автомагистрали с пробитой головой. Не знаю, сколько прошло времени, быть может, я только что рухнул здесь, опробовав местный гравий на вкус, а, быть может, пролежал здесь целую вечность. Секунды имеют обыкновение растягиваться в подобные моменты вплоть до бесконечности. Две вещи не дают мне покоя и напоминают, что я ещё принадлежу этому миру: острая боль в боку, сопровождающаяся обильным кровотечением, и это чёртово облако.
Не могу поверить, что моему безобидному путешествию суждено завершиться именно так. Я никогда не приписывал себя к персонам благородных кровей, но и помирать, как псина, здесь, у обочины… Нет, такая перспектива меня абсолютно не прельщает.
Что же делать? Кричать изо всех сил, звать на помощь, рыдать в три рупора или же молить всевышнего об отцовском снисхождении? Катя сказала бы что-то вроде: «Будь мужиком! Настоящий мужчина не должен так себя вести!» Эх, глупая, маленькая Катя, как же мне не хватает твоей наивности и ребячества здесь и сейчас. Я, быть может, и вопил бы во всю глотку, орал, что есть мочи, надрывая последние связки, но ребро, предательски вошедшее в лёгкое, советует мне сидеть тихо и спокойно, резкой болью в упомянутом боку усмиряя любые попытки быть хоть толику громче воды.
Возможно, скажите вы, стоит набрать 112, сообщить о случившемся утром конфузе, о том, каковы на вкус сталь выкидного ножа и удары узконаправленного действия (по моей морде) двухметровой лысой гориллы в джинсовом жилете с логотипом Моторхэд и сломанным носом, объяснить, как и почему я оказался здесь… Но где, «здесь»?
Проблема в том, что даже если бы я знал точную долготу и широту места, которое я успешно залил n-ным количеством миллилитров крови, это бы навряд ли кардинально изменило ситуацию, учитывая тот факт, что фанат хэви-метал с медвежьими лапами уволок не только мои последние бумажки с пейзажами родных сердцу городов, но и мой старенький, потрёпанный жизнью мобильник.
С каждой минутой становится всё труднее сохранять здравый рассудок и откладывать встречу с Иисусом… или с Сатаной… Чёрт побери, я не знаю, насколько хорош я был в этой жизни, но что я знаю наверняка, так это то, что это определённо собака! Ну конечно, я отчётливо вижу отвисшие уши и длинную благородную морду, это определённо спаниель, белый, как снег, немного размазанный ветрами многометровой высоты, но спаниель! Дрянное облако, я раскусил тебя. Надеюсь, сложившаяся ситуация не успеет так же быстро раскусить и меня.
Неплохо было бы что-то предпринять, пока дефицит поступающей к мозгу крови не дал о себе знать. Возможно, стоит попросить бинты у тех ребят или хотя бы стакан виски, должно же быть хоть что-то в их дорожной аптечке. Они как раз направляются в мою сторону.
– Тебе не надоело сидеть здесь? – нарушив состояние моего двухчасового транса, спросила Катя.
– Нисколько, Кать. Я же просил, не тормоши меня, когда я ухожу сюда. Ферма Воробьёвых – единственное место, где мои уши могут отдохнуть от ваших бесконечных криков. Что-то случилось?
– Нет, – выждав пару секунд, Катя продолжила, – просто мама волнуется, ты сидишь здесь весь вечер.
– Что со мной может произойти на старой заброшенной ферме? Я же сказал, приду к девяти вечера, видишь, – я оттянул рукав выцветшей клетчатой рубашки, – дедовы часы со мной, по-прежнему целы, по-прежнему ходят и тикают с частотой в один герц. Ещё только восемь двадцать две, ты отнимаешь драгоценные минуты моего уединения. И вообще, какого чёрта маленькая рыжая девочка шатается вечером в этих местах? Тебя непременно примут за ведьму, собирающую шабаш, оглянуться не успеешь, поймают и сожгут!
– Дурак! – ударив меня кулаком по заплатанному плечу, крикнула девчонка.
Возможно вы уже догадались, Катя – моя сестра. Младшая, если быть точнее. Невыносимая, если быть ещё точнее. Тогда ей было три года. Ладно, отбросив все мои издёвки над ней, могу согласиться, что ей было двенадцать. Дело в том, что моя сестрёнка родилась в високосный год, аккурат на 29 февраля, что не могло не радовать её папашу, любившего пластинки Тото Кутуньо куда больше, чем собственную дочь. Старый мерзавец находил должным дарить дочери подарки лишь раз в четыре года, разбавляя оставшиеся деньки обилием побоев и бранных слов в адрес беззащитного ребёнка. Однако мы с мамой всегда находили для неё пару-тройку цветных бумажек на шоколад и разного рода побрякушки. Жили мы небогато, но, благо, на хлеб с колбасой хватало. Хорошо, что мама ушла от этой свиньи. На ферме у бабушки (мир её праху) гораздо лучше, несмотря на то, что из развлечений тут только местный пруд да сеновал за амбаром у Абрамова (интересно, старый осёл до сих пор распугивает малолеток дулом своей ржавой «Сайги»? ).
– Драться – нехорошо, Катя! – смерив её порицающим взглядом, я высказал вердикт, – Ты водишь! – и помчался в сторону дома, не забыв дать подзатыльник потерявшей бдительность сестре.
Ферма Воробьёвых, обитель моего душевного спокойствия, находилась на востоке от нашей, в пяти километрах, близ небольшого, но глубоко пустившего корни в зелень берега залива. Чудное место, однако. Хозяин, старый, седой, щуплый старичок в прошлом году потерял супругу – что поделать, тяжёлый труд губит нас, а судьба не даёт второго шанса. Не сказать, что наши семьи были очень дружны, но мы помогали старику, как могли. В прошлом месяце скончался и он. Возможно, это и к лучшему, супруге будет не так одиноко там, наверху. Не знаю, есть ли что-то или кто-то там, за высотами небоскрёбов, но уверен, если есть, то старушку однозначно пустили без очереди. Славная была женщина.
Ферме ещё не нашли нового хозяина, старая пара не имела ни детей, ни внуков, а все дальние и не очень родственники уже давно отжили свои светлые и не очень деньки. А по сему, я имел наглость взять в привычку посещать их ферму, когда удавалось выкроить пару свободных от работы часов. Ничего особенного, я просто сидел на крыше или у веранды их покосившейся хижины, наблюдая закат и слушая собственные мысли. Согласитесь, иногда уединение необходимо, особенно в наш век бурно развивающейся индустрии, особенно, если ты живёшь с назойливой малолеткой.
– Стой! – задыхаясь, выдавила из себя Катя. – Я устала бежать!
До дома оставалось ещё четыре километра. Стараясь скрыть одышку, я принял предложение сестры. К тому же бежать по хлипкому мосту, наспех сооружённому ещё в досоветскую эпоху, было не самой лучшей идеей. Коренные жители называли эту речушку «Дарующей жизнь». У местных явно было чувство юмора: в ней не водилось даже водомерок.
