– Мама, мамочка, скорее вставай! Нам нужно прийти на площадь раньше всех! Я хочу увидеть принцессу вблизи, а не как в прошлый раз. Давай, мамочка, уже совсем светло!
Женщина, еще не до конца проснувшись, сквозь полудрему улыбнулась. Неугомонный мальчишка так рвался на праздник, что решил пожертвовать маминым сном, чего в обычные дни себе не позволял. Потому она и не могла на него сердиться: сын всегда был покладистым и послушным, а его волнение нынешним утром было понятно. В последние дни он только и говорил о том, как ждет праздник, и ничего другого не занимало его мысли. Она потянулась, с хитрым прищуром взглянула на мальчонку, а потом шутливо-угрожающе зарычала и притянула его к себе. Они пролежали так пару минут, и сын со смехом убежал на кухню.
Они вышли из дома и отправились к центральной площади. Мальчик то и дело вырывал свою теплую ладошку из маминой руки, отбегал, возвращался, подпрыгивал на месте, бегал вокруг и время от времени хлопал в ладоши. Он был полон чувства радостного предвкушения, охватившего сегодня всех жителей Шайниля от мала до велика – еще бы, ведь это Праздник первых цветов!
Его всегда ждали с нетерпением, и в этот день все королевство чувствовало небывалое тепло единения друг с другом. Впервые торжество провели три сотни лет назад во времена ранних правителей. Праздник первых цветов стал данью уважения всем тем, кто уже никогда не сможет к нему присоединиться.
Тогда в королевстве случилась особенно холодная зима, которая принесла с собой голод, болезни и беспросветные дни. По всей стране горели погребальные костры, лекари сбивались с ног, матери во всех уголках королевства причитали, переживая, что им будет нечем кормить детей.
Горе одолевало страну изнутри, но и к внешним границам стала подступать беда. Она шла из Пепельной Пустоши – места, которое всегда кишело темными магами, грешными изгнанниками и демонами. Вся эта нечисть смогла найти пристанище только там и долго не совалась в Шайниль, зная, что его стены надежно оберегаются теми, кто готов защищать страну до последнего вздоха. И когда страна была ослаблена изнутри, темные силы почувствовали неутолимый голод: к ним взывала боль, что заполнила Шайниль до краев. Надеясь получить лакомую добычу, они стягивались со всей Пустоши к Жемчужным Вратам. Пятому новрету1, который эти веками охраняли стражи из кланов Сумеречных Лисов и Золотых Журавлей. Бои шли сутки напролет, много Сумеречных Лисов и Золотых Журавлей тогда не вернулись с поля боя. Но им удалось изгнать тьму обратно в ее логово.
Когда в Шайниле наконец-то закончилась долгая зима, и над королевством снова засияло весеннее солнце, когда первые цветы пробились на поверхность сырой еще земли сквозь перемешанный с кровью снег, по всей стране стали звучать песни. Они были полны тоски и жажды жизни, в них звучала надежда на счастливое лето и спокойную жизнь. Люди, будто оттаяв, стремились подарить тепло другим, шли в соседние дома, чтобы поделиться своими скудными дарами, устраивали застолья во дворах, вынося из домов столы и стулья. В Пятый новрет прибыл Король, чтобы почтить героев своим визитом и осыпать их всяческими почестями.
Тогда и был провозглашен Праздник первых цветов, который при династии Рендаль достиг небывалого размаха. Давно уже стерлись из людской памяти ужасы и горести, что пришлось пережить их предкам, и Праздник стал песней, посвященной мужеству и стойкости народа Шайниля, единства, долгожданным поводом восхвалить красоту природы, навестить тех, с кем давно не доводилось встретиться. Праздновали по всей стране, а столица была горячим, живым, богато украшенным сердцем.
Сюда стекались караваны и обозы, приезжали музыканты и актеры всех пяти новретов, собиралась знать и лурды2. Цветочники и мастера фейерверков, художники и модистки за несколько месяцев начинали соревноваться за право украсить столицу, создать наряды для королевской семьи и запустить неповторимый праздничный салют. Пекарни и кондитерские, постоялые дворы и таверны, конюшни и ярмарочные зазывалы на несколько дней празднования забывали о еде и сне, зная, что несколько бессонных ночей дадут им много безбедных месяцев жизни.
Конечно, усилия, ажиотаж и возбужденная радость были не зря. От одной даже прогулки к главной площади захватывало дух. Между домами протянулись цветочные гирлянды, которые благоухали сладковато-травянистым ароматом, каждая дверь была украшена венками из пионов и лотосов, там и тут стояли нарядно накрытые столики, сидр тек рекой. Отовсюду слышались смех, приветствия, радостный гомон.
Женщина взяла за руку сынишку, чтобы он не убежал далеко. С него могло статься: он мечтал стоять как можно ближе к сцене, на которую вот-вот должны были взойти король, королева и принцесса Айлин.
– Мамочка, а принцесса так и не начала говорить? Мне бы очень хотелось услышать ее голос! Почему она не говорит, мамуль? Ты обещала мне рассказать.
– Обязательно расскажу, мой шустрый котенок. Но смотри, они уже поднимаются! Так что иди ко мне поближе, давай послушаем, что скажет наш король.
Мальчик благоговейно притих одновременно со всей площадью. Семейство Рендаль в королевстве обожали и боготворили, и не было в Шайниле человека, желавшего стране другого короля. Заботливый, как отец, внимательный, как самая сердечная нянька, доброжелательный и одинаково вежливый со всеми в королевстве, Фиорг оставался мудрым и строгим правителем. При нем в стране не было нужды ни в огромной армии, ни в большом количестве тюрем. Жаловаться было не на что: налоги платились исправно, чиновники в провинциях подчинялись лурдам и старались сделать для своих подопечных все, на что хватало сил. Жители Шайниля слышали, что в соседних государствах чиновники часто попадались на воровстве, но представить в Шайниле такое было невозможно. Не только потому, что в этом не было нужды, но и потому что в гневе Фиорг был по-настоящему страшен. «Каждому по чести» – вот что было написано на первой странице Верховного Кодекса Шайниля, и этому принципу подчинялась жизнь королевства. Те, кто нарушал его законы, получали по заслугам. И мало кто хотел повторения их наказания.
Фиорга любили по-настоящему. И оттого подданные, открытые королевскому горю всей душой, переживали, когда его дочь поразила невиданная хворь. Смешливое, озорное и любимое всеми дитя, из-за болезни она потеряла голос в семь лет и с тех пор больше не произнесла ни слова. Многие лекари тогда побывали в королевском дворце, но ни один не смог найти решения. Однако королевская семья не потеряла своей доброты и жизнерадостности.
Сейчас они стояли на богато украшенной сцене, счастливо и сердечно улыбались своим подданным. Казалось, будто глаза обращены ко всем и каждому – так заботливо королевская семья смотрела на свой народ. Толпа на секунду замолчала и через мгновение одарила их бурными аплодисментами. С разных сторон площади стали доноситься восторженные крики, изо всех уголков слышалось «Да здравствует король».
