Давыдов, Нагульнов, Разметнов сидят за столом в правлении. Керосиновая лампа жёлтым, тифозным светом освещает их задумчивые лица. Какая-то собака вдали, на окраине хутора лает-лает, а потом и взвоет.
Давыдов. Себе.
Нагульнов. Казна.
Давыдов. Здесь больше.
Нагульнов. Покажь.
Давыдов. Возьми на веру, товарищ дорогой.
Нагульнов (хрипит). Покажь, говорю!
Давыдов. Я тебя на парткомиссию отправлю, хоть ты и есть краснознаменец и секретарь ячейки! Факт!
Разметнов. Не надо, Макар…
Нагульнов медленно поднимается, хватая воздух перекошенным ртом, неуловимым движением бросает руку в карман шинели и бьет через сукно по окнам. Собака стихает.
Давыдов. Вот так. Проиграл ты свою кобылу. Раздай, Разметнов.
Разметнов тасует, сдает по карте, подрезает колоду.
Давыдов. Что в банке?
Разметнов и Нагульнов переглядываются.
Разметнов (нерешительно). Пять борон осталось…
Давыдов (багровея). Это ты… мне?! Мне… пять борон?.. Ты посмел… имущество колхоза?!..
Жуткое молчание.
Нагульнов (торопливо). Это он, товарищ Давыдов, не подумав… Пяти борон-то давно уж нет… В колхозе, точно…
Давыдов (грохает кулаком по столу). Так что ж ты мне… народное добро всучить пытаешься?!
Разметнов. Так ведь, товарищ Давыдов, родной ты наш… ты ж всё, подчистую… Нет уж у нас… кроме лампасов-то… не осталось ничего!
Входит Лушка с телом сухого литья и шалью на плечах.
Лушка. Врёт.
Давыдов. А-а! (Разметнову.) Слыхал? Я тебя счас к стенке буду ставить, потому что ты есть вражий…
Лушка. Да нет, Семён. Ты не понял. Вы на меня сыграйте. А то мне дюже скучно.
Пауза.
Давыдов. Ты, Лушка, не корова, чтоб на тебя играть. Пользы от тебя колхозу никакой.
Лушка. А ты для себя сыграй.
Давыдов. Для себя мне, Луша, ничего не нужно.
Лушка. Ой! А ночью мне в ухо дышал? Задышит, задышит!
Давыдов (бледнея). Ты, Луша, меня не выводи – а то у меня рана откроется в паху.
Разметнов (озабоченно). Что ж за рана у тебя, товарищ Давыдов? А то у нас есть…
Лушка. Да грыжа у него! Двусторонняя!
Давыдов (грохая кулаком по столу). Ставь её в кон! Карту! Ещё! Себе!
Разметнов (сдает себе две карты, бледнеет). Очко…
Давыдов. Здесь тоже!
Нагульнов. Банкомета очко…
Давыдов. Это кто вам сказал? Я эти кулацкие разговорчики!..
Лушка(ласкаясь). А ты им покажь, Сёма… Покажь… И пойдем за занавеску… (выхватывает карты). Вот вам! Глядите!
Разметнов. Перебор…
Нагульнов. Точно, перебор! Так ты ж, товарищ Давыдов, весь хутор у нас сжулил!
Давыдов (прыгая в угол, выхватывая лимонку). Всех разнесу!
Нагульнов (прыгая в другой угол, выхватывая наган). Перестреляю всех к такой матери!
Разметнов (прыгая в третий угол, хватая скамейку). Живым не дамся!
Лушка (восхищённо). Ну – чисто георгиевские кавалеры!
Отбрасывает шаль. Орудия убийства медленно опускаются вниз. Собака на окраине хутора начинает лаять. Затем воет. Коллективизаторы молча бросаются к двери, выбегают в ночь.
Лушка(растерянно). От гопники… От мерины партейные! Ишаки! Истэблишменты!
Закутывается в шаль. Застывает.
С окраины хутора раздается пальба, взрывы гранат. Собачий вой стихает.
Через некоторое время приближается хоровая песня в стиле «Статус кво».
Вваливаются компанией, в обнимку Яков Лукич, Половцев и Лятьевский. Не обращая внимания на Лушку, садятся за стол. Керосиновая лампа жёлтым, тифозным светом освещает их. Половцев сдает карты.
Лушка. Сыграйте на меня, господа хорошие. Дюже скучная у вас держава. Выть хочется.
Начинает выть.
Белогвардейцы, отложив карты, присоединяются к вою. Убитые лица Давыдова, Нагульнова и Разметнова приникают с той стороны к стеклу и тоже воют.
Затем к ним присоединяется и собака на окраине хутора.
Действие происходит у ствола взорванной шахты.
Кошевой. Прощай, Любка!
Любка. Прощай, комиссар. Береги себя.
Громова (с упрёком). Люба, в такой момент.
Любка. Ах, Улька! Ведь я ж ему, дураку, когда ещё предлагала. «Береги, говорит, честь смолоду». И шо теперь с этой честью?..
Тюленин. А шо ж мне не предлагала?
Любка. А тебя я любила.
Тюленин. Тю! А мне, значит, не надо, да?
Громова. Тише. Немец слушает.
Кошевой. Твоя очередь, Серёга.
Тюленин. Нет, ну я не знаю!.. Значит, Серёга пойдет, Серёга все сделает, Серёга свой парень, а мы пока поговорим, как папа с мамой в темноте, так, что ли?.. Ух ты, курва!
Любка бьет Тюленина по морде. Тюленин отвечает. Громова становится между ними и Любка, не желая того, хлещет её по великолепной щеке.
Кошевой (кричит). Слушать меня!.. Комсомолец Тюленин, стать смирно!
Тюленин. Я тебе стану, гнида!
Начинает гонять Кошевого по узкой площадке. Громова утешает рыдающую Любку.
Оберштурмбанфюрер. Следующий. Шнеллер. (Читает.) Тю-ле-нин. Тю-ленин? Вас ис дас? Ви ест киндер Ленин? Что ест Тю? Отвечайт!
Тюленин(останавливаясь). Вот это молоток. Ну и фашист. Не ожидал! Тю-ленин! Урра!
Прыгает в пропасть.
Громова (склоняясь над пропастью). И я тебя любила, Сергей! Прости!
Тюленин, подброшенный изумлением, возвращается из бездны.
Тюленин. Это ты, Ульк?
Громова. Я! Да! Я не хочу быть комсомолкой! Я хочу тебя, Сергей!
Тюленин (оберштурмбанфюреру). Ты! Понял? Тю – это значит: плевать я хотел, и так далее! Давай быстро, Ульк.
Сбрасывает одежду. Громова также поспешно освобождает великолепное тело.
Кошевой. Ребята! Это же разложение! Это разоружение перед лицом врага! Комсомолка Громова!
Громова. Летим, Сергей!
Обнявшись, Громова и Тюленин прыгают в ствол.
Оберштурмбанфюрер (подбежав к краю). Тшорт! Ну и красотка!
Любка. А я не хуже! (Сбрасывает одежду, освобождая прелестную фигуру). Подохни, фашист, и остолбеней! «Шаланды полные кефали…»
Ступает в пропасть. Кошевой и оберштурмбанфюрер смотрят друг на друга, чешут затылки.
Оберштурмбанфюрер. Что, больше не осталось? Сдохнуть можно от огорчения.
Кошевой. Так сдохни!
Мгновенно скинув одежду, оказывается очаровательной комсомолкой. Ласточкой летит в пропасть.
Оберштурмбанфюрер. Стойте!.. Нет, я помру, потому что не пойму. И не пойму, потому что помру. О, майн готт, что за народ! Что за язык! Что за живот у этой комсомолки!
Сбрасывает форму и стреляет себе в висок из парабеллума.
