Глава 30
Третья ночь кошмара принесла ещё две смерти. Одной из убитых была Алина Шварц.
Она лежала прямо на пороге собственного дома. Она сама открыла дверь.
Из глубины дома едва слышно доносился постепенно затихающий женский плач — доктор уже успел дать матери Алины максимальную дозу успокоительного — надтреснутый мужской голос и девичий, что-то настойчиво повторяющий, принадлежащий младшей сестре Алины.
Рэй опустился прямо на землю рядом с крыльцом и сидел не шевелясь, закрыв голову руками. Внутри было пусто и холодно. Потом пришла ужасная жгучая мысль, что Алина, возможно, осталась бы жива, если бы он не раздражал Левенталя.
Рядом стоял доктор и чуть не плакал. А может, и плакал — Рэй не мог разобрать, всё окружающее доходило до него, как через вату. Иосиф всхлипнул и заговорил, наверное только для того, чтобы как-то нарушить гнетущую тишину и овладевшее всеми оцепенение.
— Сара говорит, что мы все должны уехать. Сара — моя жена, — пояснил доктор, будто кто-то здесь мог этого не знать. — Она говорит, что это гиблое место. Нам всем нужно уехать отсюда.
Иосиф продолжал говорить, но Рэй уже не слышал его. Слова "гиблое место" и "уехать" зацепились в его мозгу и теперь крутились там, раздражая, как привязчивая муха, которую нет сил отогнать. Нет никаких сил…
Наконец Рэй поднялся и, не говоря никому ни слова, пошёл прочь. Иосиф с тревогой посмотрел ему вслед. Остановившись перед дверью узла связи, Рэй прошёл идентификацию. Дверь, до сих пор открывавшаяся только для профилактического осмотра аппаратуры, вздрогнула и поехала в сторону. Зелёный индикатор оповещал о полной исправности системы, которая была готова в случае необходимости двигать дверную панель в разных направлениях или, если бы её заклинило намертво, даже уничтожить направленным взрывом.
Помещение узла связи было апофеозом надёжности. Ни землетрясение, ни любое другое бедствие, будь оно естественного или искусственного происхождения, не должно было вывести из строя установленные здесь передатчики. Проектировщики подумали, кажется, обо всём, не забыли и систему аварийного доступа, на случай гибели или отсутствия тех, кто имел право доступа. Что бы ни случилось, колония не должна была остаться без связи.
Но застраховаться от вероломства оказалось невозможно.
Три стационарных передатчика, каждый упрятан в гладкую сверхпрочную капсулу, которую можно открыть, если есть необходимость в ремонте или осмотре — вот их и открыли, но только не для ремонта.
Поблёскивающие сегменты защитных капсул оказались единственным, что не было разбито и искорёжено. Они напоминали скорлупу, ставшую бесполезной, после того как хищник выклевал яйцо. В углу грудой лежало то, что осталось от пяти маломощных переносных передатчиков.
Рэй прислонился спиной к стене, шевельнул носком ботинка обломки и ощутил, как уголки губ ползут в стороны, а из груди рвётся наружу неудержимый безумный смех… Но он не дал ему воли, а затолкал вглубь и плотно сжал губы.
Это война. И помощь не придёт. Им не на кого рассчитывать. Следующий корабль с Купавы должен прибыть через два месяца. Это слишком долго. А до тех пор они отрезаны.
Он оттолкнулся от стены и пошёл к выходу, думая о том, что лучше бы, наверное, колонистам не знать об этом, и подозревая, что этот вопрос уже решён без его участия. Так и оказалось.
У входа его уже ждал Вольф — правая рука Левенталя, человек, заменивший Мирослава Дилано и руководивший постройкой "Перекрёстка Миров", идущей полным ходом. Вольф нагло ухмылялся: сейчас, когда рядом никого больше не было, он даже не давал себе труда делать вид, что поражён разгромом.
— А я думал, что ты хочешь вызвать Купаву, — сказал он.
Рэй посмотрел сквозь него и пошёл прочь.
Теперь Левенталь через своих прихвостней постарается убедить поселенцев, что это он, Рэй Дилано — безумный маньяк, убивший четырёх человек и уничтоживший передатчики.
Безразличие плескалось вокруг, маня, призывая окунуться в свои прохладные волны, обещая облегчение, забвение… Нет! Именно этого ждёт от него Левенталь, и именно на это он не имеет права. Наверное, сейчас он единственный человек в посёлке, которому нечего терять, кроме собственной жизни, и жизнью этой он больше не дорожит.
Левенталь перестарался, желая его сломать. Он потерял самых близких, но есть другие люди, испуганные, растерянные.
Говорить, объяснять, оправдываться — было тошно даже подумать об этом, но он будет заниматься именно этим, потому что это единственное, что можно сейчас сделать, чтобы не отдать растерянных в полную власть Левенталя. Нужно попытаться спасти то, что ещё можно спасти. Рэй физически ощущал, как тёмная зловонная трясина, смачно хлюпая, затягивает их — их всех.
Ещё не всё потеряно, но всё зависит от людей, колеблющихся, не знающих, чему и кому верить.
Только к вечеру он добрался до морга, стыдливо спрятавшегося среди раскидистых деревьев. Иосиф Штайн тихо сидел в прозекторской за сверкающим стерильным столом, подперев рукой щёку. Перед ним на столе стояли четыре урны с прахом.
Рэй остолбенел, не веря своим глазам и на время лишившись дара речи. Штайн перевёл глаза с урн на вошедшего человека, и его тоскливый взгляд стал ещё тоскливее.
— Это… — прошептал Рэй, — доктор… вы…
Иосиф встал, зачем-то провёл рукой по волосам, одёрнул одежду и откашлялся. Однако речь, которую он только что готовил, куда-то делась.
— Рэй, — сказал он тихо, — прости…
— Вы… как вы могли? Как?! Я же просил вас… Вы не имели права! — начав с шёпота, он дошёл до крика, но Иосиф только молча кивал, кажется, принимая ругань даже с некоторым удовлетворением.
Когда её поток иссяк, он осторожно приблизился и придвинул Рэю стерильный табурет, на который тот и опустился, чувствуя себя совершенно обессиленным.
— Почему, доктор? — уже тихо спросил Рэй, когда Штайн устроился напротив.
— Может быть, всё-таки успокоительного? — со слабой надеждой спросил Иосиф. — У меня всё здесь, под рукой.
Рэй молча помотал головой.
— Всё. Я взял себя в руки. А теперь скажите — почему?
Иосиф опустил глаза и заговорил монотонно, проговаривая слова так, будто это доставляло ему отвращение.
— Сюда приходил Левенталь. Интересовался. Потом попросил меня кремировать тела и уничтожить все взятые образцы — всё. Он сказал, что так будет лучше — для всех. А в особенности, — Иосиф быстро поднял глаза и снова опустил, — в особенности для моей семьи, — последние слова были произнесены едва слышным шёпотом.
— Ты же знаешь, у меня трое детей… и жена. Дети… Они, конечно, уже взрослые, но для меня они всегда дети — мои дети. Наши с Сарой. Я… прости меня. Я испугался. Да, я испугался. Если бы я мог… если бы был уверен, что Сара и дети в безопасности…
