1920 —е Россия. Санкт-Петербург. Сентябрь.
Часы пробили пять пополудни.
Юлия смотрела в окно. Вдалеке, среди темных туч, гордо возвышался купол Казанского собора, напоминая о величие града Петра. А по колодцу двора сентябрьский ветер гонял пожухлую листву и всякий мусор из рядом стоящей помойки. Проходящий мимо пьяный матрос пытался изобразить «гордый «Варяг», качаясь по волнам природной стихии подобно кораблю. Издалека доносился недовольный собачий лай. Девушка поежилась и засунула руки в карманы пальто. Время шло. Стрелки старинных часов на стене четко и громко отсчитывали его ход.
Мать Юлии, бывшая балерина Михайловского театра, некогда вызывающая у публики трепет и восхищение, теперь была прикована к постели тяжелым недугом, подкосившим ее хрупкое тело в столь тяжелые для страны времена. О былой любви поклонников остались лишь воспоминания в виде висящих на стене афиш и фотографий. На одной из них юная танцовщица стояла в компании черноволосого красавца с тростью в руке.
Тяжелый надрывный кашель матери заставил Юлию обернуться.
– Мама? – девушка подбежала и села на краешек кровати рядом с матерью.
На худом восковом лице балерины дернулись веки. Ресницы задрожали.
Юлия взяла мать за руку, поднесла к губам и поцеловала. Потом погладила ее волосы и лицо. Больная немного успокоилась и затихла.
– Мамочка, ты поправишься… Обязательно поправишься… Поспи… Я сейчас уйду, но скоро вернусь…
Юлия смерила взглядом стоящие на столе пустые склянки, поднялась и подошла к обшарпанному комоду. «Ничего, – подумала она, – старый клещ клюнет на эту наживку, а потом …. Потом я придумаю что-нибудь…. Придумаю…» Девушка выдвинула нижний ящик, открыла изящную шкатулку, достала черный вилюровый футляр с царским вензелем и сунула его в карман пальто. «Все образуется… Непременно образуется…», – с этими мыслями Юлия взяла стоящий у стены кофр и вышла из комнаты.
– Юль, на работу?
Неопрятно одетая женщина развешивала белье на растянутой вдоль общей кухни веревке.
– От ведь, блядь любопытная! – ответил ей голос скрытого за бельем вечно пьющего соседа.
– Да, замолчи ты! Зараза! Тебя забыли спросить! – женщина плюнула в сторону оратора.
– Да, теть Кать, на работу… Часиков в восемь заглянете к маме?
– Загляну… А то как же…
– А то как же…, – мужик передразнил Екатерину, сплюнул и уже чуть тише добавил:
– Блядь любопытная…
Юлия, не задерживаясь, пошла по длинному коридору доходного дома госпожи Лидваль. Любопытная старуха, наблюдавшая за влюбленной парочкой через дверную щель, отпрянула в сторону, пропуская девушку к выходу. Из двери напротив, где проживала странная личность, гордо именуемая себя «художником», послышался нервный женский смех. Старуха зашелестела сухими губами в надежде на поддержку.
– Натащит шлюх всяких, а потом малюет их голыми!
– Здравствуйте, – Юлия, не обращая внимания на неожиданную собеседницу, прошла мимо.
Старуха проводила ее злобным взглядом и шепотом проскрипела:
– Тоже из этих видать…, – из каких «этих» бабка не уточнила, а просто прошипела, – музыкантша…
Юлия закрыла за собой дверь, прошла через лестничный пролет и застыла в замешательстве перед облезлой, цвета гниющей соломы, дверью. На раздумья времени не было. Она позвонила в звонок.
За дверью послышалось шарканье, кряхтение и невнятное бормотание. Наконец дверь приоткрылась и на пороге возникла нелепая фигурка старика. Его скрюченное тщедушное тельце с морщинистым лицом и мышиными глазками дополняла грязно-серая лысина с торчащими в разные стороны клочками поредевших седых волос. Старик махнул головой, пропуская девушку в свое жилище, а сам высунул голову за дверь, зыркнул по сторонам и, убедившись, что никого за дверью больше нет, скрылся в своей норе.
Юлия прошла в комнату и остановилась посередине, где, под грязным, лепным потолком висел ободранный абажюр. Остальной интерьер жилища полностью соответствовал своему потолочному собрату. Через сквозные отверстия некогда дорогих портьер можно было разглядеть соседний двор. Зеркало шкафа отражало уже только отдельные элементы тела смотрящего в него человека. А пыль ровным слоем покрывала все незамысловатое убранство лачуги.
Старик прошаркал к девушке настолько близко, что та невольно отшатнулась. Вытянув гусиную сморщенную шею, хозяин заглянул в лицо Юлии и заискивающе проскрипел писклявым липким голосом:
– Поди, шумно в «Аквариуме» то?
Девушка невольно отшатнулась, почуяв запах давно немытого тела.
– Как всегда….
Старик ухмыльнулся.
– Девки, небось, голые скачут?
– Да, нет…, – Юлия вздохнула, – Шансонье из Парижа….
Старик потоптался на месте и произнес напыщенно и важно:
– Парижа… Скажите, пожалуйста… Тоже мне…. Шваль голодранная…
Мерзкий тип еще несколько секунд потоптался на месте, покряхтел и снова заглянул в лицо несчастной жертве.
– Ну…. Что там у тебя? Давай показывай….
Юлия достала из кармана футляр и протянула старику. Цепким движением хищник схватил вещицу и отвернулся.
– Плоха мать то? – прошепелявил скупщик, не поворачивая головы. И, не получив ответа, развернулся и тихо прошептал:
– Есть у меня к тебе дельце одно…. Одно дельце…
Старик потянул паузу и продолжил:
– Дело непростое… Но оно стоит того…. Стоит того…
Интриган снова сделал паузу.
– Я слушаю Вас… Что? Что за дело? – не выдержав, произнесла Юлия.
Старик явно обрадовался – жертва попалась на крючок. И рассмеялся кашляющим смехом.
– Ууууух, ты… Мать честная…. Прыткая ты, однако…
Корявым пальцем старец провел по кофру, который Юлия держала в руках.
– Иди, девк.. Иди… А то, неровен час, опоздаешь..Потом зайдешь… Апосля… дело говорю…, – скупщик тронул девушку за плечо, дав понять, что пора идти, – За мать не волнуйся… Дело говорю… Дело…
В углу что-то блеснуло…
…
Юлия спешила к зданию театра. Злой ветер трепал полы ее пальто и кончики афиш на тумбах, стоящих вдоль дорожек сада. В свете фонарей мелькали рекламные тексты и лица артистов. С одного из плакатов улыбалась черноволосая красавица: «Из Парижа с гастролями. Оперные партии в исполнении Изабеллы Кремер».
Юлия незаметно пробежала по закулисному коридору мимо двух дам, выясняющих отношения. Спор был настолько серьезен, что грозил перерасти из скандала в драку. Соперницы явно не хотели уступать друг другу в борьбе за место под солнцем и за любовь «Дон Жуанов» театра. Обстановка накалилась до предела…
– Уволю… К чертовой бабушке уволю…, – шепотом прокричал проходящий мимо администратор и, уже спокойно, стиснув зубы, добавил, – Милые дамы! Если вы сейчас же не прекратите балаган, я уволю вас обеих!!! О-бе-их! Через минуту вы должны быть в оркестре. Надеюсь, что я внятно все изложил?
