Имя меня взволновало. Из головы сразу же улетучились все мысли, кроме одной – о предстоящей встрече. Воображение рисовало образ хрупкой, воздушно-утонченной девушки с большими глазами. Остаток дня, вечер и ночь я прожил, думая о ней, Аэлите, – в томительном ожидании нового романтического приключения, которое, как казалось мне, непременно должно было перерасти в что-то серьезное и вечное… Меня даже не смущало, что тезка героини романа Толстого была старше меня почти на четыре года. «Это даже хорошо, – думал я, – значит, мы будем мыслить на одном уровне, ведь у нее уже есть определенный опыт, наверняка она тоже любит засыпать с книжкой, к чему ее приучили родители-интеллигенты, выбравшие своему ребенку столь необычное имя».
Первое, что поразило меня, это тугие «мячики» грудей, безжалостно сжатые белым лифчиком, сверкавшим сквозь прозрачную кофточку с довольно откровенным декольте. Молодое, белое тело так и рвалось наружу, казалось – стоит чуть дотронуться до одежды, как она лопнет и рассыплется на сотни маленьких лоскутков. Первое же впечатление разбило в пух и прах все мои грезы и мечтания о чем —то необыкновенном, необычайном, которое должно было перевернуть мою жизнь и раскрасить ее необыкновенными красками…
Краски присутствовали. Точнее, одна из них. Волосы девушки оказались обесцвеченными перекисью, о чем можно было догадаться по темно-русым корням на голове. Все остальное было еще прозаичнее. Она была не худая, но и не толстая, не низкая, но и не высокая, не дурнушка, но и не красавица. Если бы я встретил ее где —нибудь на улице, то не обратил бы никакого внимания.
Разговор не клеился. Мы стояли в раздевалке старшей группы детского сада «Солнышко», куда водила своих детей вся элита города и где она работала воспитательницей, и, смущенно улыбаясь, обменивались ничего не значащими фразами. За окном быстро стемнело, я помог Аэлите одеться в потертое пальто с отточенным мехом воротником, мы вышли на улицу. Какое-то время шли молча, потом я, чтобы прервать неловкую паузу, начал расспрашивать ее о имени, о том, читала ли она роман, что она о нем думает. Мне казалось, что не все потеряно, что внутренний мир моей новой знакомой может оказаться куда богаче, чем внешняя оболочка. Медленно падающий снег, сверкающий в огнях фонарей, успокаивал меня и как бы поддерживал мои сомнения. «Ты видишь – говорили мне снежинки, – мы не спешим упасть на землю. И ты не спеши»…
Было видно, что мои вопросы ее если не раздражали, то вызывали какую-то досаду. Отвечая, девушка то и дело морщила картошечный носик, демонстрируя свое неудовольствие. Я думал, что зря я начал задавать вопросы, связанные с ее именем, что она слышала их уже тысячу раз, что они ей надоели. Как выяснилось, я ошибался. Дело было в другом – книгу она читала, но мало что поняла и вообще ей не нравится фантастика. Как, впрочем, и другие жанры, разве что женская проза в мягкой обложке, коей завалены книжные лотки.
Пройдя два квартала, мы остановились возле высокого деревянного забора с облупленной краской. За забором виднелась крыша, покрытая шифером, белый дым, словно насмехаясь надо мной, кружился из трубы. Войдя во дворик, я увидел несколько обитых дерматином дверей. За одной из них, помахав рукой, скрылась моя новая знакомая. Меня окружали какие-то сараи, запотевшие окна, свалки хлама. Я оказался внутри обычного частного двора, которых в центре старого купеческого города, было много. Вокруг него возвышались многоэтажки. Напротив стоял четырехэтажный особняк из красного кирпича с черепичной крышей, пластиковыми окнами, причудливыми узорами на балконных решетках, что еще больше подчеркивало убогость места, в котором, волею судеб, я оказался.
На следующий день, окрыленный, отбросив все дела, помчался к новой знакомой. Я еще все надеялся, что Аэлита раскроется, покажет себя. «Ну и пусть, что она всего закончила педучилище, образование в наше время не всегда есть признак ума» – тешил я себя.
Мы зашли в какое-то невзрачное кафе, выпили по стакану вина, закусили шоколадкой. Кавалер, конечно, из меня был неважный, так как на зарплату рядового чиновника (которую к тому же еще регулярно задерживали) я немногое мог себе позволить.
– Аэлита, почему ты все время какая-то грустная?
– Я всегда такая.
После этой фразы все стало становиться на свои места. Незаметно между нами разверзалась пропасть, мы все больше понимали, что мы разные. Потом были еще встречи, прогулки, дешевые кафе и даже концерт группы «Дюна». Она «показывала» меня своим подругам и родителям. Подругам я показался, судя по всему, не очень. Они гуляли с разбитными, разухабистыми парнями, которые вели, по словам Аэлиты, жизнь, полную веселья и приключений. И своей подруге желали того же.
Результат первого общения с родителями оказался не лучше.
Меня встретили радушно. Стол был накрыт по-деревенски: соленые огурцы, салат «Оливье», селедка, домашнее вино. Соответственно столу шел и разговор. О житье-бытье, зарплатах, соседях, родне и проч. Аэлита больше молчала. Отчим, смуглый, жилистый, небольшого роста мужичок, сидел в майке и мрачно уплетал пельмени. Говорила, в основном, мать. Как я узнал, она работала в проектном институте техником и одновременно техничкой, отчим – там же сторожем. В 20.00 все как по команде встали и побежали смотреть бразильский сериал.
Сериал мне смотреть не хотелось. Тем более бразильский. Во времена «Дикой Розы», когда все улицы вымирали в часы демонстрации страданий юной Вероники Кастро, я тоже участвовал в этом всеобщем сумасшествии. Когда сломался телевизор, бегал смотреть сериал к соседям. Потому что это было модно. Все смотрели, и я смотрел. Хотя, в целом, было не очень интересно. Но страшно хотелось знать, чем все закончится. Потом я повзрослел и перестал забивать голову мексиканскими, бразильскими, аргентинскими и т. п. сюжетами, которые практически ничем не отличались друг от друга.
…Вошел в ее комнату. Стол, стул, кровать. Полка, десяток книг на ней. Магнитофон, вертушка с кассетами. Ничего интересного. На обложке одной из кассет виднелись какие-то облака, гитарист… Ничего себе – Dire Strates! Значит есть что-то в этой девушке…
– «Это брат подарил. Ну так, нормально» – услышал я за спиной.
Все остальное уже было не важно. Наши отношения продолжались по инерции. Я утратил всякий интерес к ней. Просто хотелось тела – свежего, белого, сочного. Но и этому не суждено было случиться, о чем я нисколько не жалел.
Как-то мы оказались у нее дома одни. Родители ушли в гости. Я сходил за вином, купил по дороге цветы. Посидев на кухне, пошли в зал. Горел ночник. Аэлита была в одном тонком халатике, через который явно проступала грудь, пестрел ажур трусиков… Держа руки в карманах, она красовалась передо мной, дразнила своей молодостью и желанием. Я взял ее за запястья и потянул это сексуальное видение к себе. Карман треснул. Смазливое личико скривилось гримасой досады. Я сразу же стал в ее глазах ничтожеством. Испортил вещь! Мещанское сознание девушки такого простить не могло.