Посвящается Кевину
1
Я лечу куда-то на «Цессне» – самолет скачет по воздушным ямам. Голова раскалывается, на рубашке кровь. Сколько времени, не знаю. Наручников на мне больше нет – только обычный ремень безопасности. Кто меня пристегнул? Я даже не помню, как сел в самолет.
В открытую дверь кабины видно затылок пилота. В самолете, кроме нас, никого. Внизу снеговые шапки гор, «Цессну» мотает ветром. Пилот ни на секунду не отвлекается от приборов, спина его напряжена.
Трогаю голову. Рука становится липкой от запекшейся крови. В животе урчит. Вспоминаю, что ел французский тост, но когда это было? На соседнем сиденье бутылка воды и сэндвич, завернутый в бумагу. Открываю бутылку и пью.
Разворачиваю сэндвич – ветчина с сыром. Черт, как больно жевать! Похоже, кто-то двинул мне в челюсть уже после того, как я упал и отключился.
– Домой летим? – спрашиваю я пилота.
– Смотря где ваш дом. Мы направляемся в Хаф-Мун-Бэй[1].
– Вам ничего обо мне не сказали?
– Только имя и куда доставить. Я вроде таксиста, Джейк.
– Но вы тоже из «Договора»?
– Конечно, – отвечает он невозмутимо. – Верность супруге, приверженность «Договору». Пока смерть не разлучит нас. – Пилот на секунду оборачивается и бросает на меня такой взгляд, что я понимаю – расспрашивать больше не стоит.
Самолет ухает в воздушную яму – сэндвич выпадает у меня из рук. Раздается сигнал тревоги. Выругавшись, пилот лихорадочно давит на кнопки и кричит что-то диспетчеру. Мы стремительно снижаемся. Вцепившись в подлокотники, я думаю об Элис, вспоминаю наш последний разговор – я ей столько всего не сказал!
Неожиданно мы выравниваемся и набираем высоту. Поднимаю развалившийся сэндвич с пола, кое-как заворачиваю в бумагу и кладу на соседнее сиденье.
– Простите, турбулентность, – извиняется пилот.
– Вы не виноваты. Хороший маневр.
Наконец уже над солнечным Сакраменто, пилот расслабляется, и мы болтаем о том, что ребята из «Голден Стэйт Уорриорз»[2] неожиданно хорошо отыграли сезон.
– Какой сегодня день? – спрашиваю я.
– Вторник.
Я с облегчением вижу в иллюминаторе знакомую линию побережья и маленький аэропорт. Сразу после мягкой посадки пилот оборачивается ко мне:
– Не попадайте туда больше, ладно?
– Да уж, не собираюсь.
Беру сумку и выхожу. Дверь самолета закрывается. Он разворачивается и снова идет на взлет.
Я сажусь в кафе, заказываю горячий шоколад, отправляю Элис сообщение. Будний день, два часа; наверное, у нее совещания одно за другим. Так не хочется ее отрывать, но она очень нужна мне сейчас.
Ответ приходит немедленно.
– Где ты?
– В аэропорту.
– Выеду в пять.
От ее работы до Хаф-Мун-Бэй больше двадцати миль. Элис пишет, что в центре пробки, так что я заказываю себе еду – почти полразворота меню. В кафе пусто. Бойкая официантка в безукоризненно отглаженной униформе стоит и ждет, когда я оплачу счет. Потом говорит:
– Хорошего дня, друг.
Выхожу на улицу и сажусь на скамейку. Холодно, туман накатывает волнами. Я чувствую, что окончательно замерзаю, но тут к кафе наконец подъезжает старенький «ягуар» Элис. Встаю, проверяю, не забыл ли чего. Элис идет ко мне. На ней строгий костюм, на ногах кроссовки – в туфлях на каблуке водить неудобно. Черные волосы, влажные от тумана. Губы накрашены темно-красной помадой – надеюсь, для меня.
Она встает на цыпочки и прижимается губами к моим губам. Как же я соскучился!.. Элис отстраняется и оглядывает меня с головы до ног.
– Слава богу, ты цел. – Она тихонько касается моей щеки. – Что случилось?
– Почти не помню.
– Чего от тебя хотели?
Мне так много нужно ей рассказать, но я боюсь. Чем меньше она знает, тем лучше. К тому же правда ей совсем не понравится.
Я бы все отдал, лишь бы вернуться в прошлое, где еще не было свадьбы, не было Финнегана и «Договор» еще не перевернул нашу жизнь.
2
Честно говоря, свадьбу хотел я. Нет, место, банкет, музыка – всем этим занималась Элис, у нее такое лучше получается. Но сама идея была моей. Мы с Элис знали друг друга три с половиной года. Я хотел быть с ней, а брак представлялся мне гарантией того, что я ее не потеряю.
Элис не всегда отличалась постоянством. В юности она была бесшабашной, импульсивной, ее могло привлечь что-то яркое, сверкающее. Я боялся, что, если протяну, она от меня ускользнет. Свадьба, если уж говорить честно до конца, была способом ее удержать.
Предложение я сделал в теплый январский вторник. У Элис умер отец, и мы поехали в ее родную Алабаму. Кроме отца, у Элис из родственников никого не осталось. После похорон мы два дня приводили в порядок дом в пригороде Бирмингема, где Элис провела детство, – разбирали коробки с вещами на чердаке, в кабинете и в гараже. Все в доме напоминало ей о родных: награды отца, полученные за годы военной службы, баскетбольные трофеи брата, кулинарные книги матери, выцветшие фотографии бабушки и дедушки. Мы будто наткнулись на сокровищницу малочисленного племени, давно исчезнувшего с лица земли.
– Все, осталась только я, – произнесла Элис не с горечью, а просто констатируя факт.
Ее мать умерла от рака, брат покончил жизнь само-убийством. Элис смогла пережить эти потери, но они оставили глубокий след в ее душе. Сейчас я понимаю, что, лишившись семьи, Элис стала еще больше ценить любовь и была готова ради нее на самые отчаянные поступки. Если бы ей не было так одиноко, сказала бы она мне «да»? Не знаю.
Так получилось, что кольцо я заказал за несколько недель до той поездки, а доставили мне его почти сразу, как Элис сообщили о смерти отца. Повинуясь какому-то импульсу, я сунул коробочку с кольцом в карман дорожной сумки.
Две недели спустя мы договорились о встрече с риелтором. Он ходил по комнатам и что-то быстро записывал, будто готовясь к ответу на экзамене. Потом мы вместе вышли на крыльцо.
– Уверены, что хотите продать дом? – спросил риелтор.
– Да, – ответила Элис.
– Просто… – Он махнул в нашу сторону папкой с зажимом для бумаг. – Почему бы вам не остаться здесь? Поженились бы, детей завели. В городе и так молодых семей нет. Детям играть не с кем. Сыну моему пришлось пойти в футбольную команду, потому что для бейсбольной детей не хватает.
– Ну, просто потому что… – промолвила Элис, глядя куда-то на улицу.
И замолчала. Риелтор вернулся к деловому тону. Назвал цену, а Элис ее еще немного снизила.
– Но это слишком дешево для нашего района, – удивился мужчина.
– Пусть. Главное, чтоб побыстрее.
Он записал что-то у себя.
– Нашим легче, конечно.
Через несколько часов подъехал грузовик, рабочие вынесли из дома мебель и старую технику. Остались только два шезлонга у бассейна, который не обновляли, наверное, с тех пор, как вырыли и забетонировали в 1974 году.
