Сердце заходится в диком ритме. Вот-вот выпрыгнет из груди. Дверь закрывается за мной с тихим щелчком, а мне так хочется, чтобы она хлопнула. Оглушающе. Громко. Отрезвляющее.
…но нельзя.
Даринка уснула. Едва ли впервые моя полугодовалая дочь спала спокойно в манеже даже под крики своего отца.
Всё… я закончилась. Правда, никаких сил уже нет, нет терпения. Никакого понимания. Ни-че-го. Ничего нет. Пустая я. Не человек — тень.
— Привет, соседка. — всегда весёлый и бодрый голос нашего недавнего соседа Ильи звучит сегодня особенно громко и эмоционально. Слух режет. — Ты что? Плакала?
Завязываю потуже пояс халата, под которым очередная причина для недавнего скандала. Карман оттягивает радионяня.
Не знаю, что сказать. Не знаю, как себя вести. Стыдно. Стыдно мне, хотя это вообще не я орала и не я била кулаками стену.
Почему мне стыдно? Почему не ему? Почему он спокойно спит на диване, когда я себе места не нахожу, когда мне жить не хочется…?
— Эй? Марин?
Илья останавливается напротив меня. А не должен. Дверь его съёмной квартиры напротив нашей. Он только недавно её снял. И месяца, кажется, не прошло.
— Я просто пьяная. — хмельно и надрывно выдавливаю из себя.
Да, бутылку вина, что ждала нашего с мужем ужина в нашу грёбаную годовщину свадьбы, я выглушила вперемешку со слезами и соплями на кухне. В гордом одиночестве. Хотя… что в нём гордого?
— Такая пьяная, что косметика от алкогольных паров растеклась, м? — тихонько хмыкает, протягивая руку в сторону моего лица.
Что? Косметика не выдержала всего-то одной женской истерики? Херовая косметика. Прямо как вся моя жизнь…
— И глаза красные, — продолжает, коснувшись костяшками пальцев моей скулы.
Больно. Жжётся, сука. И сердце жжёт, и скула, которой я о стену ударилась, когда Коля меня толкнул.
— Это… — его голос наполняется будто бы мощью, звучит раскатистее и жёстче, — Это что такое? Он тебя ударил?
— Господи, ну вот какое тебе дело, а? Тебе одному, ну? — выдыхаю всю несправедливость этого мира. — Почему ты весь такой из себя… мужественный, правильный. — слова трудно подобрать. Сосед у меня и правда очень странный. Мамонт. Я после двух лет брака уже начала считать, что таких мужчин просто не существует. — Никому до меня нет дела. Один ты спрашиваешь, как дела. И не от балды ведь спрашиваешь. Рядом стоишь. Ждёшь, что я отвечу. Как будто тебе, правда, не всё равно. Вот почему, Илья, а? Почему ты такой? Почему… почему Коля не такой? — голос надламывается.
Не могу больше… Не могу. Больно, сил стоять нет. Дышать не могу. Будто какой-то вязкой жижей давлюсь, через рот и ноздри.
— Он дома?!
Этому бугаю, кажется, всё равно, что передд ним сейчас пьяная женщина растянется на лестничной клетке. У него синдром защитника, видите ли, проснулся.
— Да не бил он меня. Честно. — вздыхаю, хватаясь за перила. — Я клянусь. — заявляю, глядя в выразительные серые глаза. — Толкнул, когда я в коридоре стояла. В проходе. Я немного ударилась. Но ты не думай, это ещё часа два назад было. Это я не пьяная со стеной лицом встретилась. Честно-честно. Не надо… не надо его будить. Он спит. Дарина тоже. Ему не понравится, что ты станешь за меня заступаться. Коля решит, что я тебе нажаловалась или ещё что-то. Не надо, пожалуйста. — кое-как хватаю его большую руку и пытаюсь сжать своими длинными и отчего-то холодными пальчиками.
Пф. Отчего-то? Может, это потому что на мне под халатом, кроме белья, стоимостью в месячную зарплату мужа, ничего нет? Холодно ведь. Декабрь месяц. Зима, как-никак.
— Он тебя не бил, но он спит, а ты решила в халате и тапках… что? Прогуляться?
Да ничего я не решила! Что могла решить женщина, чуть ли не впервые за год попробовав алкоголь, — а если честно, не попробовав, а высосав целую бутылку вина на кухне, — после жуткого скандала в годовщину свадьбы? Да ничего хорошего!
— П-проветриться. — запинаясь, выдаю скорее предположение, чем утверждение.
— Проветрилась уже. Всё, идём.
Его рука внезапно обхватывает мою ладонь и вместе с ней берёт меня на натуральный буксир. Едва успеваю ноги в тапках переставлять.
— Ммм? — вопрошающие мычу я, оказавшись под дверями соседской квартиры.
— Чего мычим? Русский язык забывать начала? — улыбается он. — Если дома находиться не хочешь, у меня посидишь. А лучше, дождёмся, когда твой ненаглядный проснётся. Есть у меня к нему мужской разговор.
— Не надо этого. — качаю головой и вздрагиваю от поворота ключа в замочной скважине. — Это… это слишком. Не понимаешь?
— В халате и тапках в декабре месяце рассекать — слишком. Пошла. — получаю шлепок по попе и… буквально чувствую его лечебный эффект.
Трезвею тут же. Внутри меня уже не алкоголь, а нечто иное начинает играть и бурлить.
Смотрю в полумрак коридора, а в голове совсем-совсем шальные мысли зреют.
А может, дело не во мне? Может, дело всё-таки в Коле?
Ну не может человек постоянно что-то делать не так. Ну не может не убранный со стола кухонный комбайн или крышка от кастрюли быть источником масштабного скандала! Не может! Бельё, пусть и дорогое, но купленное на годовщину, по вескому поводу, на деньги, что я скопила со своих подработок в интернете за год, не может стоить не только много денег, но и моих унижений и оскорблений. Не может.
— Я, пожалуй, войду. — шумно сглатываю и делаю шаг навстречу своему распутству и безрассудству.
Пока Илья запирает дверь, я с трудом развязываю пояс на халате, жду, пока он включит свет и повернётся ко мне полностью, прежде чем распахнуть старенький халатик и заглянуть в лицо привлекательного мужчины.
— Уродство? Я в нём уродина? Всё видно, да? И шрам от кесарева, и чашка бюстгальтера мне мала, что грудь кажется жирной, и от лямок и бретелей я как ветчина в сеточке, да? Я толстая? Меня нельзя любить? Нельзя хотеть? Насколько всё плохо?
