Нелли Воскобойник - Буквари и антиквары

Владимир Николаевич вернулся из министерства домой в пятом часу вечера. Перед обедом он успел просмотреть счета и положил на лаковый поднос, где они лежали, несколько купюр и записку к своему секретарю с просьбой завтра же счета оплатить.

За обедом он не удержался и спросил у жены:

– Ты, Машенька, не обижайся. Я, разумеется, не расспрашиваю тебя никогда, на что ты тратишь деньги. Это было бы даже оскорбительно. Наши обстоятельства, слава богу, не вынуждают нас экономить на мелочах. Но меня разбирает любопытство. Я видел счет из галантерейной лавки на два рубля и сорок копеек за тесьму и позумент. Никак не могу сообразить, для чего они тебе понадобились?

Мария Дмитриевна ответила, улыбаясь:

– Мы с Таней начали шить платье кукле. Позумент замечательно пойдет к зеленому шелку шлейфа, а тесьма нужна для шляпки. Танюше шестой год. Она знает все буквы, упражняется на пианино, говорит без ошибок по-французски. А теперь буду учить ее шить. Меня научила мама, а я научу ее.

– Шить? – изумился Владимир Николаевич. – Зачем же шить?

– Ну как, – засмеялась жена, – она же девочка! Ей это нужно.

Владимир Николаевич поморщился:

– Машенька, сейчас другие времена. Купи ей глобус, почитай Брема, своди в Русский музей… Ей нужно общее развитие. Я уверен, что когда Таня окончит гимназию, у нее будут все возможности поступить в университет. Она сможет стать инженером, математиком, архитектором или, на худой конец, доктором. Неужели ты думаешь, что наша дочь будет шить себе платья сама? Ведь начался двадцатый век. Ничто теперь не помешает образованной женщине заниматься самым интересным делом, каким ей вздумается. Только представь – когда она закончит университет, будет тысяча девятьсот восемнадцатый год! А когда она войдет в мой возраст, на календаре будет тысяча девятьсот тридцать седьмой! Вряд ли тогда она найдет повод воспользоваться иголкой… Впрочем, тебе виднее. Я просто полюбопытствовал.

Мария Дмитриевна улыбнулась и своей ложечкой помешала чай в его чашке.

Марья Васильевна сидела в глубоком кресле и, чуть повернув голову, смотрела через нежный тюль занавески на капли дождя, стекающие по стеклу. На ней было домашнее платье, отороченное плотными черными кружевами.

Подле нее стоял невысокий лысоватый человек в очках. Глядя в окно, Марья Васильевна говорила ему:

– Послушайте, Алексей Спиридонович, я не могу быть вашей женой. Мы принадлежим к разным сословиям. Все, что ценно и значительно для меня, вызывает у вас кривую усмешку. Вера, народ, отечество – все это для вас пустой звук. Вам не свято Рождество, вам не дороги наши победы, вы не уважаете законов, не чтите отцов Церкви, насмехаетесь над Государственной думой! Да полно! Есть ли вообще что-нибудь важное для вас?

– Есть! – мрачно ответил Алексей Спиридонович. – Вы! Вы важны мне, дорогая! Ну, хотите, ради вас я стану патриотом?

Марья Васильевна сердито топнула ножкой. Алексей Спиридонович опустил глаза на ее маленькую ступню, обутую в войлочный шлепанец.

Внезапно в комнате раздался легкий вскрик. Марья Васильевна посмотрела на экранчик мобильного телефона и стала быстро и досадливо набирать: «Никакой корицы! Только мускатный орех!»

Она снова взглянула на мужчину:

– Нет, Алексей Спиридонович. Не получится у нас ни брака, ни любви, ни дружбы. Могу предложить только квики[1]. Да и то не теперь. Нынче я говею. Позвоните как-нибудь после праздников…

Ирина Михайловна была женщиной добродушной и смешливой. Жили они с мужем в собственном доме с садом на окраине Ставрополя. Дом был трехэтажный. То есть на третьем этаже только чердак, но под треугольной черепичной крышей и с круглым окошком. За домом располагался фруктовый сад, а от ворот, выходящих на тротуар, к входной двери вела дорожка, мощенная плоскими камнями. По обе стороны дорожки от калитки до самых дверей тянулись две ухоженные клумбы. Хозяйка очень заботилась, чтобы с весны и до глубокой осени на клумбах цвели цветы. Сама Ирина Михайловна до пенсии работала фельдшерицей. Ее очень уважали и в поликлинике, и соседи. Однако на зарплату свою она только и могла бы покупать цветочные семена для клумб, овощи для борща да пряжу для свитеров, которые вязала на дни рождения мужа, дочерей, зятьев и внуков. Остальное зарабатывал муж. У него была редкая и очень ценная специальность. Он работал кварцедувом в какой-то совершенно секретной, как бы даже не существующей организации и получал несообразно большую зарплату. Как доктор наук. И то сказать, докторов наук в его институте было несколько, а хороший кварцедув на весь Ставропольский край – один. Поэтому у них был ухоженный трехэтажный дом с садом и отдельно стоящей мастерской Виктора Степановича, которую язык не поворачивался назвать сараем.