Широтон
Толлеус проснулся внезапно, словно от толчка. По внутренним ощущениям ночь еще только собиралась уступать права нарождающемуся утру. Проверить предположение не представлялось возможным: свет лился от искусного светляка, а единственное крохотное окошко было таким темным, что навевало мысли о намеренном затемнении. Будь на дворе обычная ночь – были бы звезды, да и свет Мунары позволил бы увидеть хоть что-нибудь. Осоловело обводя взглядом скудное убранство незнакомой комнатушки, Толлеус силился понять, где он есть. Непонятное место – тишина, как в могиле. Причем тишина абсолютная, нет привычных звуков, присущих любому жилому дому: не жужжали мухи, не шуршали и не попискивали мыши в подполе, не поскрипывали старые половицы. Более того, сейчас молчали даже призрачные голоса, ранее и днем и ночью бормотавшие в голове у искусника. За долгие годы своей жизни старик так и не выяснил, откуда они берутся, хотя в молодости неоднократно предпринимал попытки с этим разобраться. Все же кое-что опытным путем удалось узнать. Например, что это не наваждение и не бред больного воображения, что призрачный шум имеет эмоциональную окраску, что он громче в городах и тише в сельской местности и что его можно совсем заблокировать с помощью плетений. Сейчас, похоже, как раз такой случай. Странно – «глухие» здания встречались старику крайне редко, поскольку плетение, отсекающее гомон призраков, манозатратное.
Что произошло и где он? Память стала медленно возвращаться, когда сон отступил. «Я в Широтоне, чародейской столице. В самом сердце враждебной страны, – вяло потекли мысли в голове. Страха не возникло, Толлеус уже немного привык не шарахаться от каждого встречного, как было поначалу. – Я участвовал в Турнире големов, да. Причем отлично выступил на своем шестиногом големе Пауке, несмотря на все сомнения кордосского посла».
– Так ведь как раз Маркус здесь тебя и запер, а перед этим до глубокой ночи допрашивал, забыл? – с ехидцей спросило проснувшееся альтер эго.
Этот «второй Толлеус» большую часть времени тихонько дремал где-то на задворках сознания, но всегда просыпался в период волнения и не упускал возможности поддеть старика. Впрочем, споры с ним приносили явную пользу: несмотря на общие знания этой «парочки», их мысли и характер отличались, так что получался самый настоящий живой диалог. Единственным досадным эффектом таких размышлений было то, что искусник зачастую проговаривал их вслух.
– Меня арестовали, потому что узнали, что я прикарманивал немного маны, когда работал настройщиком манонасосов в маркинской тюрьме, – согласился Толлеус со своим невидимым собеседником, восстанавливая в памяти цепочку событий. – А еще они думают, что я помогал оробосцам с освобождением пленников…
– Поэтому теперь отвезут в Терсус и промоют мозги, проверяя свои предположения, – закончило альтер эго и хихикнуло.
Действительно, событие экстраординарное, побегов из чародейских тюрем не случалось со времен войны между империями Кордос и Оробос. Причем происшествие по своим масштабам и дерзости не лезло ни в какие ворота: массовые разрушения в городе, огромная утечка маны, горы трупов… По слухам, некоторые фрагменты ратуши до сих пор сами собой парят в воздухе, презрев все законы природы, хотя прошло больше месяца. В общем, достаточно событий, чтобы поставить на уши не только маленький городок Маркин, но и всю империю. И вопросов хватает, примчавшаяся разбираться столичная комиссия до сих пор не может выстроить четкую картину, хоть трясет немногочисленных свидетелей и подозреваемых с особым тщанием, не гнушаясь никакими средствами. Толлеус же подпадал под определение и свидетелей и подозреваемых. Ему уж точно не стоит рассчитывать покинуть «гостеприимные» стены имперских дознавателей даже в недобром здравии, окажись он в их руках. Но вот это случилось, хотя сперва казалось, что все обойдется: воспользовавшись неразберихой первых дней, удалось покинуть родину, беспрепятственно пересечь границу Оробоса и даже очень удачно устроиться на новую работу при посольстве. Теперь все, в один миг удача кончилась.
Перспективы вырисовывались мрачные, продолжать дискуссию на эту тему не хотелось даже с самим собой. Да и самочувствие паршивое – мало того что Толлеус стар и болен, из-за чего постоянно приходится таскать на себе тяжеленный жилет, напичканный целебными амулетами и потребляющий ману с умопомрачительной скоростью, так вдобавок наложилось нервное напряжение от выступления и допроса. За несколько часов тяжелого сна Толлеус совсем не отдохнул. Кажется даже, еще больше устал. Конечно, такого не может быть, скорее всего, закончилось действие плетения, которым его обработали, и теперь он ощущает свое немощное тело как есть, без подавления определенных участков сознания. В пользу этой версии также говорило то, что буквально несколько часов назад в ходе допроса бывший настройщик манонасосов примирился с незавидной участью, которая ждала его на родине, и был абсолютно спокоен. Но теперь с ним произошла удивительная метаморфоза – он враз перестал чувствовать себя должником империи. Нет, разумеется, он ее сын и против нее никогда не пойдет. Просто вдруг очень расхотелось бесславно умирать. Напротив, вернулось горячее желание еще пожить, причем чем дольше, тем лучше. В идеале вечно, как тот искусник из видений, который хоть и умер, сожранный странными тварями, но потом воскрес. Вот бы Толлеусу так: казнили, а тело хлоп – и возродилось где-то в другом месте, и никто про это даже не знает…
Увы, это несбыточные мечты. Такое возможно, да, старик больше не сомневался ни в одном из своих видений, которые посетили его во время памятных событий на развалинах комендатуры. Только уровень Искусства для этого требуется совсем не как у него, возможно даже, и уровня академика не хватит. Раньше Толлеус считал, что звание академика – это венец мастерства. Да, древние были могущественны, но все, что от них осталось, – редкие артефакты из раскопок на месте старых городов и проклятые территории там, где бушевали эпические битвы. Однако с недавних пор он стал подозревать, что те знания и умения, которые считали утраченными многие века, сохранились.
Толлеус прекрасно понимал, что не сможет сбежать из-под ареста. Даже если не брать в расчет, что он всего лишь магистр, причем совсем дряхлый, шансов никаких. Во-первых, ни посоха, ни маны. Во-вторых – бежать-то некуда! И все же он гнал от себя эти мысли. Не потому, что на что-то надеялся, а просто чтобы не киснуть в тоске и безысходности. Дабы хоть чем-то отвлечься, он начал пытаться сотворить какое-нибудь простенькое плетение аурой, точь-в-точь как учил Оболиуса.
