Художник Ксения Водолевская
© Елена Константиновна Метлина, 2022
ISBN 978-5-0056-8996-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1. Тем, кто бездомные внутренне и физически.
2. Тем, кто ещё не простил.
3. Тем, у кого нет тех, ради которых хочется жить.
4. Тем, кто только даёт и не научился принимать.
5. Тем, кто в душе романтик.
6. Тем, кто боится путешествовать.
7. Тем, кто не верит, что мечты сбываются.
8. Тем, кто падает, встаёт и идёт быстрее.
9. Тем, кто забывает то, что позади, и вытягивается к тому, что впереди.
10. Тем, кто на пенсии, но наслаждается каждым днём, как последним.
11. Тем, кто не заботится о себе.
12. Тем, кто любит Бога, Жизнь, Людей.
13. Тем, кто за всё благодарит.
В школе я училась не очень хорошо. Не потому, что была ленивой и неспособной. Это зависело не от меня, а от внешних обстоятельств, связанных с отношениями родителей друг с другом. Но один предмет давался просто отлично. Мои сочинения, которые учитель читал вслух в классе. Я читала все домашние задания по литературе, брала книги в библиотеке и читала ночами.
Это первая книга, написанная мной от руки в течении семи месяцев на разных блокнотиках, тетрадках и кусочках бумаги – особенная. С первой и до последней страницы во время её написания моя жизнь прошла сквозь меня, была прожита и пережита заново, лишь немногое излилось на бумагу.
Мне хочется, чтобы кто-то из вас, дорогой читатель, прочитал её и сказал: «Ценю жизнь!»
Прекрасное далёко,
Не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко,
Жестоко не будь…
Я начинаю путь.
песня «Прекрасное далёко»,
автор Ю. Энтин,
композитор Е. Крылатов
В два года я уже очень любила петь.
Правда, я этого не помню, но со слов мамы я пела песни из популярных в начале 70-х фильмов, чем забавляла своей задорностью и непосредственностью взрослых. Воспоминания мамы удивили меня. Не тем, что я любила петь, а тем, что я была радующимся жизни ребёнком. Может быть, так оно в два года и было, но мне трудно в это поверить.
Почему, спросите вы? Я объясню. Для этого мне нужно вернуться в свои воспоминания детства, в которые уже не страшно возвращаться, потому что уже всё всем прощено, разобрано и отпущено в мои 58 лет. Проведено много времени в слезах, молитвах и написании писем к тем, с кем не успела поговорить при жизни.
Я помню себя с четырёх лет. И в том возрасте у меня было чёткое определение моего положения – физического и психологического, обозначенного одним словом – бездомная.
У меня есть физический дом, но я в нём не живу, я в нём бываю – и то очень редко. Весь день я нахожусь в детском саду, в нём же часто остаюсь ночевать. В те годы детские сады работали круглосуточно. Нас с братом Николаем, младше меня на три года, и с мамой оставляли на ночь сотрудницы, или маме самой выпадало ночное дежурство. Но больше она работала няней в дневную смену.
И вот, заканчивался день и наступало время неизвестности – где мы сегодня будем ночевать? Часто мы ночевали у соседей или неизвестных мне людей (конечно добрых), которые давали нам на ночь пристанище. Наверное, поэтому мой внутренний ребёнок очень долго искал себе дом.
Я чувствовала себя одинокой, с душой, наполненной страхами, скитающаяся с мамой и братом по чужим домам. Когда мы втроём куда-то шли, у меня было огромное желание, несбыточное желание – чтобы быть не возле мамы, не за спиной у мамы, не недалеко от мамы, не с мамой, а чтобы моя рука была в руке у мамы. Я не помню себя радостной и улыбающейся.
Спустя годы у меня нет никаких обвинений к моей многострадальной мамочке и к мужчине, которого я никогда не называла папой, а он меня дочкой. Он даже по имени редко меня называл. Это был пренесчастнейший человек, алкоголик, живущий в нашем доме. А раз есть эти двое взрослых, которые соединились в семени, давшем мне жизнь (конечно же, по Божьему всевластию), но которые живут каждый своею жизнью, ко мне пришли следующие размышления и вопросы.
Кто я? Почему я живу? Меня никто не хотел и не хочет, меня никто не ждал, но я зависима от этих двух людей и вынуждена покориться. Обстоятельства, в которых я оказывалась, проживая ночи в чужих домах, заставляли меня быть немой, вести себя тихо, чтобы не беспокоить этих добрых хозяев. А если это были ночи в нашем доме, очень редкие, то нужно было лежать так тихо, как будто меня не существует, дышу я или нет, словно умерла. Кроме того, нельзя было выражать свои чувства: ни смеяться, ни плакать, потому как и так всем плохо. Скажу больше: не позволение выражать свои чувства я бы назвала требованием ко мне (хотя и по умолчанию). Эти два переживания моих чувств и состояния – немая и несуществующая – стали скрытыми и сопровождающими меня всю жизнь.
Шло время. И в отношениях мамы и мужчины, так называемого папы, произошли перемены, которые завершились словом «развод».
У нас с братом и мамой появился дом, и мы начали учиться жить втроём в нашем доме. Время скитаний закончилось.
2. Подарок для моего будущего. Мама
Порою музыка объемлет дух, как море!
О бледная звезда,
Под чёрной крышей туч,
В эфирных бездн просторе
К тебе я рвусь тогда;
И грудь и лёгкие крепчают в яром споре…
Но вдруг затихнет всё —
И вот над пропастью бездонной и зеркальной
Опять колеблет дух спокойный и печальный
Отчаянье своё!
Шарль Бодлер
Когда мне было восемь лет, мама обратила внимание на то, что я перебираю пальцами на кухонном столе, имитируя игру на фортепиано. Это действие повторялось всё чаще. То, что она увидела, мама положила себе на сердце. Через год она повела меня в музыкальную школу, которая незадолго до этого открылась в нашем посёлке, и меня приняли обучаться по классу фортепиано.
Год я училась без инструмента, выполняя домашние задания дома, а иногда в «музыкалке». Так называли музыкальную школу те, кто там учился. За год я закончила два класса. Это было грандиозное, невероятное и в то же время загадочное и необъяснимое чувство – играть!
На второй год учёбы мама купила мне новую, несмотря на наше ограниченное материальное состояние, (мама по-прежнему работала няней в детском саду; мой дорогой читатель, прошу обратить внимание на слово «новую», как тогда изъяснялись), с фабрики, пианино в рассрочку на несколько лет. С появлением инструмента во мне произошли большие перемены.
Во-первых, оттого, что у меня – ничего не имеющей своего, никогда, ни одной игрушки – появилось то, что я могла назвать «мне, моё!» И в связи с этим внутри родилась надежда с вопросом: «А может, я кому-то нужна?»
Хотя общение с мамой было по-прежнему ограничено. И теперь больше с моей стороны я приняла решение оставаться немой и несуществующей. Только одно желание беспокоило меня: желание, чтобы когда-нибудь моя рука оказалась в руке у мамы, но смелости взять её за руку первой не было. Как и не было уверенности в том, заметит ли она это, а главное, возьмёт ли она мою руку? В сердце был страх отказа, а значит, дополнительной боли, которую я не хотела испытывать.
