Вьюга который день самозабвенно выпевала в печной трубе. Снег, а может мелкие льдинки, неутомимо стучали в слюдяное окошко. Даже рассвет в последнюю седмицу наступал как-то неуверенно, словно не до конца. Мир снаружи ненадолго светлел и вновь погружался в сумерки.
Поленница в сенях день ото дня неудержимо таяла. Дорожку до сарая завалило почти по пояс, в лес соваться нечего было и думать. Ветер беспрепятственно проникал в щели, нес с собой лютую стужу и прозрачный намек на скорый конец.
– Мышка в сене прошуршала,
Мышка зернышко украла.
Кот со стога наблюдал,
Но пока не нападал… – рассеянно пробормотала Анири, в который раз перебирая содержимое полок и ларей.
Одинокая несушка хохлилась на насесте. Остальные три пошли на супы еще осенью, до того, как умерла надежда, что дед поправится. Сухари давно закончились, вся крупа помещалась в жмене. Муки в жбане осталось на самом донышке. Хватит на пару небольших лепешек.
Распяленная на правилке в углу шкурка напоминала об удаче – чудом добытом неделю назад зайце. Ставить силки Анири так толком и не научилась. Длинноухие с удовольствием объедали приносимые ею осиновые ветки, но ловушки неизменно обходили стороной.
Сало она расходовала экономно. Пожалуй, только его да соли в избе оставалось с избытком. Долго ли протянешь на таком рационе? Крошечная лампадка под образом Вездесущего то и дело мигала. Жира для нее хватит на седмицу, от силы на две.
Никакого выбора. Ну, то есть как никакого? Выбор есть всегда. Можно медленно умирать от голода в избушке. Можно податься в лес и там замерзнуть до смерти. Анири пока не решила, какой вариант менее предпочтителен.
Мышка хвостиком махнула,
И краюшку вниз спихнула.
Кот со шкафа наблюдал,
Но пока не нападал.
Она побарабанила пальцами по тщательно выскобленному столу. Есть еще третий путь. Вероятно, ведущий к смерти быстрее двух первых. Или нет.
Накинув платок, она решительно, чтобы не задуматься ненароком, прошла в сени и распахнула дверь. Некоторое время смотрела, не замечая секущего лицо снега и холода. Мужчина стоял на коленях буквально в пяти шагах от входа. В исподней рубахе грубого полотна и таких же портах, босой, с непокрытой головой. Почти до пояса занесенный снегом, неподвижный, словно статуя. На белом лице жили только глаза.
– Добровольно я оказываю тебе помощь. Зайди, приглашенный.
Анири отступила в избяное тепло, в зыбкий, неяркий свет. Замерзающий в сугробе сумел подняться не с первой попытки, и даже не со второй. Словно пьяный, он по замысловатой траектории вписался в дверь и с костяным стуком рухнул на пол возле лавки.
Брезгливо переступив через гостя, Анири взялась за ухват, с натугой вытащила из печи чугунок с настоянными в кипятке травами. Плеснула в глиняную кружку, поставила на пол возле его лица. Стащила с полатей стеганное одеяло, накинула на скорчившееся тело.
– Чем пригла-шенный отпла-тит пригла-сившей? – истово клацая зубами, невнятно произнес положенное гость.
– Отведешь меня к Башне.
Кажется, он удивился. Если бездушные способны удивляться.
– За-чем?
– Еды почти не осталось, а я не добытчик.
– Не до-быт-чик, – повторил он, словно пробуя слова на вкус. – отведу… тебя… к Башне.
Обещание ли это было, или бездумно повторенные слова, Анири не поняла.
– —
Пить самостоятельно он не мог. Руки не слушались, пепельно-русая голова бессильно приникла к доскам пола. Дед рассказывал, что в лютый холод бездушным время от времени требуется отдых в тепле. Не настолько частый, как обычным людям, но хотя бы раз в пару седмиц. Да и зимней одеждой гончие обычно не пренебрегают.
Видать, этот упустил время, слишком увлекся погоней, долго пробыл в лесу, а потом, когда силы оказались на исходе, случилось что-то, лишившее его почти всей одежды, оружия, снаряжения. И вот такой, изнуренный, раздетый и ограбленный, еще сутки он простоял на коленях возле негостеприимно закрытой двери. Пересиливая страх и отвращение, она поднесла кружку к обветренным губам гостя. Тонкий ручеек золотистого отвара побежал по мертвенно-бледной небритой щеке.
Посреди ночи начался бред. Добровольно приглашенный стонал, метался, звал кого-то неведомого. Анири, сидя столбиком на печи, обхватив плечи руками, вслушивалась в бессвязное бормотание и хрипы.
То, что она знала о бездушных, крутилось в голове, заставляя все ее существо то леденеть от ужаса перед собственной дуростью и безрассудством, то робко надеяться на чудо.
Дед стоял перед глазами, как живой. Надтреснутый старческий голос звучал в ушах:
– Бездушные, они не люди вовсе. Так… гончие отмороженные. Боли не чувствуют, холода тоже. Усталость их почти не берет. Рыщут по лесам днем и ночью, в жару, стужу и в ненастье. Выслеживают тех, кто охотится без разрешения, не по королевской милости. Гонят провинившегося, ровно зверя дикого, пока не настигнут. Если нет у тебя перстня особого, вот такого, – не повезло, живым не уйдешь. Женщина ты, мужчина, али ребенок.
– Неужто никого не щадят? – обмирая от сладкого ужаса, переспрашивает маленькая Анири.
Всё ей, дурочке, казалось, что бездушные – сказочное зло, придуманное дедушкой специально, чтобы пугать внучку. Казалось, до тех пор, пока сказка не пришла к ней под дверь.
Вкусный дым от трубочки поднимается вверх, тает в густой, темно-лиловой в сумерках листве. Дед отвечает спокойно, почти равнодушно, будто сам не верит в то, что говорит:
– Люди бают, случалось такое. Ежели человек забивает зверя ради прокорма или из милосердия, бездушные могут отпустить.
– Как же они узнают, ради прокорма или ради забавы?
– Говорят, отмороженные видят человека насквозь.
– Деда, а отчего они такие?
– От учебы в храме особом, что построен незнамо кем высоко в горах. Берут туды не каждого. Но коли уж отобрали пацаненка, быть ему бездушным. Семь лет проведет, не покидая храмовых стен, а выйдет не человек уже, мертвец сущий. Белокожий, с глазами мертвыми, холодный сердцем и разумом. Родных не признает. И люди для него с этих пор станут, что грязь под ногами.
– Что ж они, только друг с дружкой балакают?
– Если для дела нужно. А так молчат в основном.
– И никогда-никогда с живым человеком не заговорят?
– Только если перстень показать требуют. Или бездушный в помощи нуждается.
– И что, помогает им народ?
– Чаще нет, чем да. Никогда ведь не знаешь, чего от нелюдей ждать. Может, наградит за подмогу, а может живота лишит. Есть, правда, один секрет… говорят, он в бездушном человека пробуждает. Ненадолго, правда. Впрочем, так ли это – утверждать не возьмусь, сам не пробовал.
– Какой секрет, дедушка?
– На просьбу бездушного человек должен ответить, что соглашается помочь ДОБРОВОЛЬНО. Тогда гончий предложит отплатить за услугу. И оставит благодетеля в живых.
