Человек, который открывал окна
– Марк. Можно я буду называть вас так, просто по имени?
– Да. Зовите, как хотите.
– Вы тоже можете обращаться ко мне по имени – Елена. Тогда между нами будет меньшая дистанция. Это важно для терапии. – Марк молча кивнул. Его зеленые глаза, сдвинутые ближе к переносице, вяло и с неохотой осматривали кабинет. – Предлагаю сразу перейти к сути. Я буду говорить прямо и называть вещи своими именами. Итак, Марк, вам поставили тяжелый диагноз. Смертельный диагноз. Вам осталось жить немногим больше шести месяцев, максимум год при должном лечении. Скажите, вы полностью осознаете мои слова?
– Да. Полностью осознаю.
– Ваш лечащий врач посчитал, что у вас возникли проблемы с принятием диагноза и что вам необходимо пройти курс терапии у психолога. Поэтому вы и находитесь сейчас в этом кабинете.
Елена ожидала увидеть хоть какую-то реакцию от пациента, услышать от него хотя бы пару слов в ответ. Но Марк сидел напротив, сгорбив худую спину, и упорно отмалчивался. Ей ничего не оставалось, кроме как самой вывести его на полноценный диалог.
– Скажите, вы согласны с мнением вашего врача? У вас есть проблемы с принятием диагноза, как думаете?
– Думаю, у меня нет проблем с принятием диагноза, Елена Дмитриевна.
– Просто Елена, если вам удобно.
– Хорошо. Так о чем я… Да, у меня нет проблем с пониманием того, что со мной происходит. Доктор мне все детально объяснил. Операция не поможет. На таблетках и прочих препаратах, может, протяну год при самом оптимистичном сценарии. Так что я все прекрасно понимаю. – Марк опустил взгляд и посмотрел на свои руки. Рукава пиджака стали слишком свободными для них в последнее время.
– В таком случае, у вас есть хоть какие-то предположения, почему вас отправили ко мне?
– Не знаю… Может, доктор слишком мнительный попался. Мне кажется, большинство людей со смертельными диагнозами отправляют к психологам.
– Да, многим людям в вашем положении рекомендуют обратиться к специалистам. Но, хочу подчеркнуть, что связано это не с самой болезнью, тут ведь я ничем помочь не могу, а с восприятием пациентами своего положения.
– Еще раз повторюсь – я свое положение полностью осознаю и всецело отдаю себе отчет в происходящем, – перебил ее Марк.
Елена откинулась на спинку кресла и потерла лоб рукой. Казалось, будто она только что ударилась им о стену, которую возводит перед ней пациент.
– Хорошо. Расскажите тогда, как эту новость восприняли ваши близкие, ваши друзья.
Марк замялся в кресле, его лицо исказилось гримасой раздражения. В глазах промелькнуло какое-то глубокое и душераздирающее чувство, но тут же исчезло. От внимания психолога не укрылись эти эмоции – она сразу поняла, в чем кроется причина замешательства пациента.
– Марк, только не говорите, что вы никому не сказали о болезни. Две недели прошло с момента постановки диагноза. – Елена удивленно приподняла брови и серьезным тоном продолжила: – Марк, вы говорили с кем-нибудь о своем положении?
– Нет, – тихо ответил пациент.
– Ни родственникам? Ни друзьям?
– Никому, – произнес Марк, невольно отворачиваясь в сторону.
Ненадолго повисло молчание. Елена пристально вглядывалась в лицо Марка. Затем психолог возобновила опрос, переменив тон на более спокойный и приветливый, как будто беседа началась заново.
– Почему вы никому не рассказали о болезни?
Ответа не последовало. Марк продолжал смотреть по сторонам, притворяясь, что его вовсе нет в этом кабинете. Елене снова пришлось насесть на пациента, чтобы добиться ответа.
– Марк, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. Почему вы никому не рассказали о болезни?
– Я не захотел… не захотел говорить. Это мое дело, в конце концов. Моя жизнь.
– Ваши родители живы?
– Да. Но они живут в другом регионе.
– Разве это проблема? Вам не кажется, Марк, что хотя бы родная мать имеет право знать о вашем состоянии?
– Я думаю, все не так просто. – Марк чуть ли не впервые за весь сеанс посмотрел Елене прямо в глаза и придвинулся к ней ближе.
– Отчего же?
– Скажите, у вас есть дети?
– Да, двое. Два мальчика.
– И как бы вы себя чувствовали, если б узнали, что один из них смертельно болен и умрет меньше чем через год, а вы при этом ничем не сможете ему помочь?
– Это был бы невероятно тяжелый удар. Но я бы чувствовала себя еще хуже, если бы мои сыновья все скрывали. В том, чтобы жить во лжи или неведении, нет ничего хорошего. Какой бы страшной ни была правда, ее необходимо озвучить. Ею необходимо поделиться, причем не просто с кем-нибудь, а с самыми близкими и родными людьми.
– Считаете, так будет лучше? – На радость психолога, пациент перестал закрываться и принялся неприкрыто спорить. – Столько слез будет пролито, столько нервов потрачено – и все впустую. Вы, думаю, в курсе, что мне уже ничем не помочь. Я не хочу превращать остаток жизни в круговорот скорби, не хочу выслушивать от матери ее истерики. Что хорошего в том, что она будет знать? Чем мне поможет то, что я начну рассказывать о болезни всем вокруг?
– Близкие люди поддержат вас, Марк. Они помогут вам если не побороть болезнь, то принять ее. Помогут вам прожить оставшиеся месяцы жизни спокойно и счастливо.
– Я в этом не уверен. – Марк откинулся на спинку кресла и закатил глаза, показывая свое пренебрежение к словам психолога. – Не думаю, что их забота хоть каким-то образом скрасит мою жизнь.
– И все же, я настоятельно рекомендую вам рассказать родным о диагнозе, – с убеждением проговорила Елена. – Сами можете объяснить им, какая поддержка вам нужна, а какая – нет.
Это был первый в жизни прием у психолога для Марка Разладина. Он не относился к сеансам как к новому приключению, не видел возможности что-либо исправить. За последние месяцы Марк привык к серым и однообразным кабинетам в больнице, поэтому кабинет штатного психолога ничем его не удивил. «Очередной специалист, который ничем не может помочь», – думал Разладин, возвращаясь после приема в скромную съемную квартиру, единственное достоинство которой заключалось в широких окнах, выходивших во двор.
Марк машинально разулся, повесил на вешалку длинное черное пальто, снял серый офисный пиджак и только в ванной, стоя перед зеркалом, пришел в себя. С глади мутного зеркала на него смотрело наскоро умытое лицо. Болезненная зеленовато-бледная кожа, впалые щеки, синяки под глазами, тонкие потрескавшиеся губы. Отражение всем своим видом словно говорило: «Я умираю!»
– Полностью осознаю, – тихо повторил Разладин слова, сказанные на приеме у психолога.
Было в Елене Лукьяненко что-то, выделявшее ее среди других специалистов, с которыми Марк познакомился за время болезни. Этим чем-то была надежда. Надежда достучаться до пациента, надежда все исправить, помочь. «Молодая еще, неопытная», – заключил Разладин. Другие врачи, едва взглянув на его историю болезни, сразу все понимали и ничем не обнадеживали.