День выдался солнечным и теплым, и мы решили дойти до НИИ туберкулеза, в те края, в которых давно не бывали.
Это странное место: нет ничего необычного в больнице, окруженной лесом, но там еще и небольшой жилой квартал из двух пятиэтажных домов и невысоких хозяйственных строений. Помню продуктовый магазин в одном из них: там всех продуктов было по одной-две разновидности. Одна вареная колбаса и одна варено-копчёная, два сыра, сок такой и другой, хлеб белый и чёрный, два сорта пива, печенье, молоко и кефир; ничего лишнего, примерно так, как в моем арзамасском детстве, только у нас не было колбасы, да и сыр бывал не всегда. Я еще подумал тогда, в этом магазине, что, может, так проще жить человеку, когда еда есть, но нет возможности, а значит, и необходимости ее выбирать. Жизнь в лесном отрезанном от города квартале с таким продуктовым чем-то напоминает необязательную дачную, только круглый год; так мне показалось.
Соблюдая социальную дистанцию с другими людьми, мы прошли мимо гаражей, перешли через дорогу, увидели, что на бетонной площадке у Казенного пруда веселятся люди и дальше по кромке тоже, поэтому пошли по асфальту пустынного Белокаменного проезда. Пруд и окружающие его деревья находятся в узком участке между двух дорог, и только за второй из них начинается настоящий лес; туда можно пройти, я помнил, по мостику через Казенный ручей над самым его устьем. Мы вошли в перелесок через промежуток в заборе, прошли по краю водоема и увидели, что дальше дороги нет: там, где должен был быть мостик, очень много воды, и в углу, ставшем глухим, компания жарит шашлыки. Мы не стали к ним приближаться и пошли дальше вдоль дороги. Навстречу к своему дымку возвращались две уже замутненные женщины; мы пропустили их, держась на расстоянии. Надо же, мы никогда сюда не заходили, а здесь, оказывается, популярное место прогулок: проторены тропы, видны люди с собаками, обогнала девушка на велосипеде с небольшими колесами, и белая ветровка ее была распахнута. Слева в узкой лощинке жил ручей, мы перешли его по перекинутому дереву, перебрались через дорогу и оказались наконец в лесу.
Лосиный Остров был неряшлив и замусорен. Лес пережил в последние годы несколько ураганов; они вырвали из земли множество деревьев – не только высоких и крепких, но и тонких молодых тоже. Они до сих пор лежали везде, хотя некоторые были распилены. В разных местах были сосредоточены собранные сучья. Лес готовились прорежать, но оставили пока как есть. На тропинке я увидел и показал Ване раздавленного жука. Тот был мертв, но все равно был признаком, что весна началась уже и для насекомых. Ваня сильно расстроился: «Зачем ты мне его показал? Я вспомнил неловкий момент своей жизни». Я знал, что это за момент. За пару дней до прогулки Ксеня рассказала, что он недавно заплакал перед сном, вспомнив, как летом случайно раздавил жука самокатом.
Из раскуроченной бежево-коричневой земли на проплешине с остатками деревьев вышли первые яркие мать-и-мачехи. Мы свернули на заасфальтированную когда-то давным-давно дорожку, потом пошли по разветвляющимся тропинкам и дошли до гладкой Яузской аллеи. По тротуарам шли редкие люди; мы разминались с ними, держась на расстоянии и отворачивая наши лица с органами дыхания, а потом свернули в переулок, ведущий к жилым домам. Слева распространялось здание НИИ; я увидел теперь, что одно из его крыльев имеет полукруглое конструктивистское завершение. Справа стояли – тоже за забором – отремонтированные больничные постройки, среди них – длинное одноэтажное здание с очень высоко поднятой треугольной крышей. В желтом низком здании на углу, где раньше был магазин, теперь не было никакого магазина. Мы пошли в сторону домов: один обычный, второй – в форме буквы «Г»; возле них стояло много машин; ехали два велосипедиста в красном. Дома построены из обычного кирпича; у них обычные застекленные балконы и окна со стеклопакетами; на подъездных дорожках размечены парковочные места: крошечный отрывок городской структуры вне города. Как же теперь тут без магазина?
Перед первым домом деревянным забором и сеткой-рабицей была огорожена пара садовых участков. Кое-какие беседки, грядки в плоском шифере, деревца, мангал, клумба в покрышке, деревянные сарайчики, ранний весенний беспорядок – уголки для самоизоляции. Рядом на воротах гаража были мелом нарисованы два широких сердца, а в них написано: «Мама я тебя люблю. Папа я тебя люблю». Перед гаражом росли сосны и яблони. За тонкими бело-серыми березами бесшумно носились «Ласточки» Московского центрального кольца. Из-под прошлогодней листвы торчали мать-и-мачехи. Возле больничного забора в окружении целых деревьев стоял голый ствол без сучьев и верхушки; к нему наверху был прикреплен двумя металлическими пластинами российский флаг, его приподнимал ветер.
Мы пошли к самой железной дороге и стали смотреть на поезда. Я подумал, что теперь поезда нам надолго стали недоступны, а эти, которые еще относительно доступны, ходят по кругу и не вырываются из него. Надо было возвращаться, но Ваня сказал: «Давай посмотрим еще». Мы подождали поезд со стороны Ростокино, потом поезд со стороны Белокаменной, потом еще один поезд со стороны Ростокино, и начали возвращаться домой – по центральной широкой аллее леса с буреломом по сторонам и свежими посадками на месте расчищенных пространств.
***
В организме микобактерии размножаются медленно и долго остаются незамеченными, потому что не выделяют токсины, по которым их могли бы распознать фагоциты, клетки-поглотители инородных микроорганизмов или мертвых клеток. Потом в местах большого скопления палочек их все-таки начинают поглощать лейкоциты – безуспешно и гибельно для себя. Тогда к фагоцитозу бактерий приступают макрофаги.
Но случается так, что, попав внутрь этих хищных клеток, палочки не разлагаются. Внутри фагоцита есть лизосома, органелла, в которой находятся ферменты. Клетка окружает чужеродный организм мембраной и образует вакуоль: фагосому. Та втягивается внутрь клетки, сливается с лизосомой, и образуется новая вакуоль – фаголизосома, в которой бактерия или вирус перевариваются. Но туберкулезная палочка синтезирует вещества, которые нарушают функцию лизосомы. Фаголизосома не образуется, бактерия продолжает жить внутри клетки, размножается, разрушает ее изнутри и снова попадает в межклеточное пространство. Когда фагоциты гибнут массово, в то же пространство попадает большое количество ферментов, которые вместо палочек начинают разрушать человеческие ткани. Для микобактерий это питательная среда, в которой они начинают размножаться в геометрической прогрессии. Воспалительная реакция распространяется, формируются туберкулезные гранулемы – узелки, внутри которых происходит казеозный некроз, творожистое омертвение тканей. Потом гранулемы сливаются и таким образом растут, область поражения увеличивается, а туберкулез становится клинически выраженным.
