Белый камень скал, кристальный минерал,
Облицовкой став, строго охранял венчальный зал,
Будто он веками здесь прожил.
Старый аксакал, жизни толк познав,
Сам истоки счастья сторожил,
Выпуская в семейный путь,
Тех, кого к алтарю допустил,
Чтобы каждый из них дорожил,
Суть созданья семьи уловил,
Наставленьем своим сотворил им завет. Дед:
«Жить в любви до скончания лет!»
Впитав в свой секрет магический лунный свет,
Чистый искрящийся мрамор в парадный костюм одет,
Словно сам к себе пришёл на банкет.
Снежный перламутр, лёгший в камень плит,
В декоре зеркальной потали золотом взор слепит.
В рифмах воспетый,
За словом строка, за строфою куплет,
Слагал ему оды поэт по течению тысячи лет,
Нежностью слов звенит, сияет как самоцвет.
Многоголосый ключ родниковой водой журчит,
Звучит и звучит,
От первых октав, поднимая источник верши,
Обертоном фонтанным кружит,
Влюблённым сердцам, раздавая ключи, кричит:
«Возьми свой марьяж, в тетрадь распиши да учи,
Слова счастья учи».
Роскошью лепнин балконных балюстрад
Блистал величественно оперный фасад,
Свой взор направив в санапиро ряд,
Как будто созерцал в мерцании плеяд
Особенность изысканных культур,
Контурный ажур ограды мостовой,
Прикрытый цветущею вислой вдоль набережной.
Рельефные рисунки, колеровка,
Позолочения потального уловка:
Капителий, колонн, пилястр…
В отливке гипсовых розеток свой шарм светильникам придаст,
И лист цветов свисает там по потолочным плинтусам.
Сплелись в фестонах густо гроздья лозы,
Сердца связали крепко узы любви,
И ангелочки то и дело, крылом прикрывшись, втихаря,
Берут прохожих на прицелы, метая метко божуля.
Полон колчан белых стрел,
Метки расставил мел,
Как будто бы знал, он тайну мечты подсмотрел.
К ним птица певчая присела,
Клевала ягоды и – Боже! —
Она всю кисть плодов объела,
И клювом весь фестон исхожен.
Подсветки, люстры, канделябры
С наноской патины в рельеф,
Задев листву лепных дерев, вели в глубины бытия,
Состарив, словно раритет,
Ещё совсем младые стены, стареньем выделив края.
В каждом свободном пространстве,
Незримо расчерченной клетке
Вышивка шёлка легла в канве на невидимой сетке,
Стелется полотно тоньше любых кружав.
Потоком воздуха кружат ажурные крылья стрекоз,
Глазами фасеток они у беседок следят,
Во все стороны взгляд устремив.
Слетелись имаго как на чистый бумаги лист,
Стройными брюшками нимф густо усеян карниз.
Каскадом вниз свисает органза – воздушная, легка,
Колышется потоком ветерка,
Хрустальная оборка так хрупка,
Сорваться бы с крюка, взметнуть крылами ввысь,
Да к боковым откосам подвязан шторный низ,
Верёвки крепко держат полотно,
Кисти бахромы обняли плотно,
Для невесомой нежной органзы
Они так хороши, но тяжелы.
Всё вымерено, строго выверено, выдержано,
Если честно, рассчитано, здесь всё уместно:
И ромбы, и цветочный куст
Бутоны вывесил на ус,
Роняющий листвы сердечки, как поцелуи с милых уст
Воздушные – по ветру, по ветрУ,
Летят они вслед уходящим по утру.
В конфигурации узора
Предельно точно виден вкус архитектурного таланта,
Гиганта мысли, бриллианта на тысячи карат!
Белёных столбиков причудливый наряд,
Так, словно дамы облачившись в платья,
До талии корсет, стянувший торс,
Рельеф бедра очерчен по лекалу,
Изгибом плавным юбка обтекала изящность форм,
Длиною в пол раскинулся волной годе подол,
Срез, обработанный прошивкой лески ролевого шва,
И оттого, словно добавив волшебства в чудной наряд,
Виляет слинкою посад у макси-юбки —
Одна к одной стоят, парад невест, голубки,
Прикрывшись под перил навес,
Дорожкою витой тянулись в сад.
Вилял хвостом белёный парапет,
Слагая в этом парке свой сюжет,
Подобно шлейфу газовой фаты
Тянулся полверсты, змеёй полз по тропе
К цветущим клумбам в белой скорлупе.
Прожилкой чёрной в белой бирюзе
Чиркался хаотично карандаш,
На белоснежном листе простой графитовый узор,
Чертёж под кружево – подзор,
Словно под сколку, сам втихомолку, грифель точил,
Сцепляя штрихами осколки,
Иголка к иголке, без всяких причин…
Потрескавшийся мелко кракелюр
Царапинами даты стёр гравюр,
Как будто обратилось время вспять, и ну бежать!
Года не прочитать, не сосчитать,
Всё в точку сошлось, время можно менять…
В этом парке,
Пройдя рубеж под триумфальной аркой,
Каждый мог мечтать,
Реальностью своею управлять.
Щелчок о тумблер разводил кулисы сцены,
Включалась у сознания игра,
Качались рампы, выстрелив лучами световыми,
Марево – мар, мга….
Работал генератор пара,
Плыла туманная река издалека,
Качались мысли лодкой на волне,
На перекатах пресной воды проявились следы,
Мокрые шаги – шла, шаркая, Яга,
Бубнили губы, оживала магия,
Вставали миражи,
Листалась, словно на страницах, жизнь,
Кадрами текла,
Книгу листала карга.
О, Грузия, ты велика!
Чемо карго!
Браво, браво, Lui Braun!
Здесь терялись десятки лет за мгновенье, за миг,
И оживившийся старик преображал свой облик,
Словно в своих надеждах он, обновив одежды,
Снимал тучность тела, глаз слепоту, губ сухоту,
Неподвижность, усталость, лень,
Точно выходцем из нутра,
Вылетала призрачно-чёрная тень,
Что держалась на нём, словно плющ о плетень,
Плелась из проклятий, фотораспятий,
Окормов эклера,
Неслась обезумевшей дикой химерой,
Уносила с собою вспять
Горе большой беды.
Толчок в спину у синей воды,
Извилистой рыбки петляли следы хвоста,
Аквакраска густа, кобальт плюнул с лица,
Упала ухмылка губ подлеца,
Черна ежевица с перекоса десны,
Не познавшей цветенья весны…
От зависти пусты глазницы,
Фигу ей в лицо, соль разъест лицо,
Лопнет резинка, распустится хвост,
А мне от сглазу спешно умыться,
От её оговоров, путаных фраз, много раз…
Лечу от укропа, лежачего под одеждой,
От того, кто свои воплощая надежды,
Чужую примерял к себе одежду,
От насмешек людских в день улыбки,
От самой нелепой в жизни ошибки,
От сучьей свадьбы в суету,
Где самку чуют за версту,
От двенадцатого перста,
Замок на лживые уста
Повешен ключницей,
Velikaya Яга, чемо карго!
Волос седину, глухоту, ломоту,
Отёчность, одышки и ног хромоту,
Чулок больничных пустоту,
Слоновую болезнь – тяжёлую бутылку,
Что вызывает смех у всех, ухмылку,
Брезгливость, отвращение, жалость,
Даже если от этих чувств
Сердце сжалось на самую малость, чуть-чуть…
Горек вкус у солёной слезы боли был,
Но злой вырей пред Ягой отступил.
