(Свет зажигается в закулисье старого английского театра в конце 1929 г. Сундуки, стулья, просиженный старый диван, туалетный столик с потрескавшимися зеркалами и перегоревшими лампочками. На сцене МЭРИ МАРГАРЕТ, американская актриса, миниатюрная и красивая, и ДЖОН РОУЗ, американский актер, черноволосый, статный герой-любовник. МЭРИ МАРГАРЕТ на грани нервного срыва).
МЭРИ МАРГАРЕТ. Не понимаю, что я здесь делаю. Как я могла позволить тебе втянуть меня в эту историю? О чем я думала? Я рехнулась? Наверное, напилась. Была пьяной, так? Ты воспользовался тем, что я была пьяна. За это тебя надо отправить за решетку.
ДЖОН РОУЗ. Просто успокойся. Все будет хорошо.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Почему мне всегда это говорят. Но ведь хорошо не получается. Всегда какая-то ерунда. У меня не жизнь, а беда. Словно я только и делаю, что раскуриваю сигары на пороховой фабрике, а люди продолжают говорить мне, все будет хорошо, но голова у меня взрывается и взрывается. Что же мне делать? Я понятия не имею, что мне делать!
ДЖОН РОУЗ. Расслабься и будь сама собой.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Да, хорошо, как будто это может сработать.
ДЖОН РОУЗ. Здесь все очень хорошие.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Здесь все не очень хорошие. Они англичане. И они актеры. Я – овечка на волчьем сборище. Эти люди съедят меня живьем. И ничего не останется, кроме маленькой кучки костей. Меня придется опознавать по зубам. Я хочу домой. Я хочу умереть. Мне надо выпить.
ДЖОН РОУЗ. А теперь послушай меня. Ты прошла долгий путь. Сейчас ты вернуться не можешь. Все у тебя будет хорошо. Доверься мне в этом.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Довериться тебе? Я должна довериться тебе? Я тебе не доверяю. Я даже не знаю тебя. Ты – некто, кого я встретила однажды вечером, когда крепко поддала и подумывала о самоубийстве, а проснувшись, уже была в Англии. В Англии я чужая. Я – американка. Мое место там, где только говорят на английском.
ДЖОН РОУЗ. Я тоже американец.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Ты – актер. Такие не в счет.
ДЖОН РОУЗ. Ты актриса.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Я – не актриса. Я снималась в немом кино. Там даже не говорят.
ДЖОН РОУЗ. Тогда почему бы тебе не заткнуться? Ты выводишь меня из себя. Эти люди – не волки, они не монстры, они мои друзья, и они самые милые, самые добрые, самые лучшие люди на свете. Клянусь.
МАКДАФФИ (кричит за сценой). Махони, маленький извращенец-таракан, если в сцене с лопатой ты еще раз перепутаешь фразы, я оторву тебе яйца и заброшу на балкон!
МЭРИ МАРГАРЕТ. Господи. Как думаешь, мне хватит места в одном из этих сундуков?
(Входит МАРИНА, красивая, нервная женщина лет сорока).
МАРИНА. Дети, мои, возьмите себя в руки. Великий человек уже близко. Сегодня он в более-менее хорошем настроении, но все равно, не открывайте ему спину.
МАКДАФФИ (бушует за сценой). Ты паршивая горгулья. Я поджарю твой пенис, если смогу его найти.
МЭРИ МАРГАРЕТ. Вся жизнь проходит у меня перед глазами. Думаю, я сейчас грохнусь в обморок. Нет, меня вырвет. Меня определенно вырвет.
МАХОНИ (входит, характерный актер с грустным лицом). Мой пенис отрезала в Брайтоне какая-то женщина, в девятьсот четырнадцатом году. (Останавливается, увидев ДЖОНА). Иисус, Иосиф и Мария! Это Джон Роуз, вернувшийся из царства мертвых. Боже, теперь мы в деле. Вот уж повезло!
МАКДАФФИ (входит, крупный, величественного вида, уже не тот, что прежде, но все равно приковывающий взгляды). Черт побери, я не потерплю пьяных на сцене. Ты слышишь меня, маленькое ничтожество?
МАХОНИ. Ты всегда пьян на сцене.
МАКДАФФИ. Да, но я – актер. Ты всего лишь пьяница. (Замечает взгляд МАРИНЫ и торопливо поправляется). Но, разумеется, я давно уже бросил пить. Больше ни капли не коснется этих чистых губ… (Видит Джона Роуза). А это еще, черт побери, кто?
ДЖОН РОУЗ. Привет, Мак.
МАХОНИ. Это Дух прошлого рождества.
ДЖОН РОУЗ. Как поживаешь, Джейми?
МАХОНИ. Не такой мертвый, как обычно. Рассматриваю это моральной победой, если ничем больше.
МАКДАФФИ. Да что тут, черт побери, происходит?
МАРИНА. Я решила сделать тебе маленький сюрприз, папа. Джон Роуз снова с нами.
МАКДАФФИ. С нами? В каком смысле, Джек Роуз снова с нами? Ты хочешь сказать, он снова с нами, чтобы забрать сейф с деньгами и сбежать? Или он с нами для того, чтобы лишить невинности трех оставшихся на Британских островах девственниц?
МАРИНА. С нами в том смысле, что он вновь присоединяется к нашей труппе.
МАКДАФФИ. Только через мой быстро разлагающийся труп.
МАХОНИ. Нам очень повезло.
МАКДАФФИ. Этот человек появляется с регулярностью взбесившейся кукушки из часов, приползает на коленях, когда боится, что в Содоме и Гоморре им сыты по горло, а потом, в мгновение ока исчезает, словно его и не было. Что ж, он может уползать в ту вонючую нору, из которой выполз, потому мне он не нужен.
МАРИНА. Очень даже нужен.
МАКДАФФИ. Не говори, что мне нужно. Почему ты всегда говоришь, что мне нужно.?О том, что мне нужно, ты знаешь не больше, чем зад Румпельштильцхена.
МАРИНА. Папа, он нам нужен.
МАКДАФФИ. Может, он нужен тебе. Мне – нет.
МАРИНА. Ты не знаешь, что мне нужно.
МАХОНИ. Мне вот нужно выпить.
МАКДАФФИ. Тебе всегда нужно выпить.
МАХОНИ. Мне не всегда нужно выпить. Иногда я пью. А иногда я в отключке.
МАКДАФФИ. Уведи отсюда этого преступника, а не то я вызову полицию.
МАРИНА. Он не преступник, папа. Он – знаменитость. В своем роде.
МАКДАФФИ. Знаменитость? Он? Я создал этого самодовольного сукиного сына! Я создал его из ничего. Меньше чем из ничего. Когда он пришел ко мне, он ничего не знал. Ничего не умел. Был никем. А теперь он – знаменитость? Этот идол обожателей идиотов – знаменитость? Если он – знаменитость, тогда кто, черт побери, я?
МАРИНА. Ты – банкрот, вот кто ты, а он вернет зрителей в зал.
МАКДАФФИ. Деньги. Ты всегда сводишь все к деньгам, так?
МАРИНА. Только потому, что у нас никогда их нет. Нравится тебе думать об этом или не нравится, но нам нужны деньги, чтобы выступать.
МАКДАФФИ. Я не возьму деньги этого типа.
МАХОНИ. Я возьму его деньги.
МАКДАФФИ. Ты бы взял пятаки из глаз своей умершей матери.
МАХОНИ. Это актерское кредо: брать деньги у всех и спать со всем, что движется. Такова наша жизнь.
МАРИНА. Люди придут, чтобы увидеть его.
МАКДАФФИ. Люди приходят, чтобы увидеть меня.
МАРИНА. Только не молодые.
МАКДАФФИ. К черту молодых. Они же кретины.
МАРИНА. У нас нет героя-любовника.
МАКДАФФИ. Нет героя-любовника? И как тогда ты назовешь меня?
