В один из летних месяцев 1870 года, в церкви св. Августина, в Париже, праздновалась богатая свадьба.
Длинный ряд элегантных экипажей тянулся вереницей по улице. На паперти толпились напудренные, одетые в дорогие ливреи, лакеи.
В церкви венчали молодого герцога Аруия, богатого испанца, бывшего консула в Афинах, и молодую француженку, дочь недавно умершего полковника Албане.
Церемония приближалась к концу.
Молодые направились под звуки торжественной кантаты в сакристию, куда последовали за ними приглашенные гости, для поздравления новобрачных.
Герцогиня Аруия была очень хороша собой, особенно в своем подвенечном кружевном платье, усыпанном цветами. Волосы её были черны как вороново крыло, а из-под длинных, юных ресниц блестели не менее черные глаза.
В пышном, роскошном наряде, она казалась каким-то воздушным созданием; высокая, лебяжья грудь её вздымалась от внутреннего волнения, на алых, страстных губах мелькала улыбка.
Молодая кланялась гостям, подходившим к ней с поздравлениями. Она была мила и приветлива со всеми и не обращала ни малейшего внимания, на одного лишь человека – на своего мужа.
С опущенными глазами, серьезный, стоял он возле красавицы и поклонами благодарил тех, которые как будто мимоходом приветствовал и его.
Но такое невнимание к герцогу было понятно… герцогиня была слишком хороша!
Несмотря на испанское происхождение, волосы у герцога были светло-русые, почти белокурые. На его бледном лице отображались тоска и усталость, он казался гораздо старше своих лет, – по виду ему можно было дать лет сорок, тогда как в действительности он был моложе тридцати.
По всему было видно, что, увлеченный красотой молодой девушки, герцог женился по любви. Иначе трудно было объяснить, почему этот испанский гранд выбрал себе невесту в семействе далеко не аристократическом. Что касается молодой, то она выходила замуж больше по расчёту, чем по привязанности, и это знали все. Ей был нужен не муж, а богатый герцог. Она не могла скрыть своих чувств даже в церкви, спустя несколько минут после венчания.
Свадьба состоялась по настоянию самого герцога и матери молодой. Последняя была весьма небогата, ничего не получив в наследство от мужа, кроме права называться вдовой полковницей, а так как полковница очень нуждалась в деньгах, то обрадовалась несказанно подвернувшемуся случаю пристроить дочь за испанского гранда. Дочь, достойная своей матери и поклонявшаяся золотому тельцу не более и менее, согласилась выйти замуж за герцога. Хотя было немало причин не вступать в этот брак, она знала очень хорошо, что свадьба не понравится многим, но не решилась отказаться от блестящей партии, в надежде, что случай и время помогут ей выйти из неприятного положения.
Один из недовольных свадьбой был в церкви во время венчания. Он стоял в самой сакристии, за одной из колонн, и бросал свирепые взгляды на новобрачных. Когда гости стали подходить с поздравлениями, страшная злоба отразилась на его лице. Не двигаясь с своего места, он кусал себе ногти и бормотал что-то глухим голосом.
У этой личности был чисто-азиатский тип. Лицо смуглое, с выдающимися скулами, покрытое редкой растительностью; телосложение как у Антония, широкие плечи, тонкая талия, мускулистые руки и грудь точно у женщины.
Красиво согнутый нос и два черных глаза, метающие искры из-под черных сросшихся бровей, придавали его лицу вид ястреба, высматривающего намеченную жертву.
Стоя за колонной, он, видимо, использовал все усилия, чтобы подавить душившее его волнение. Одна рука его была засунута под жилет, и по ее нервным движениям было заметно, что он ногтями раздирал свою грудь.
Что ему было нужно? Что возбуждало гнев этого человека?
По невольному содроганию, пробегавшему иногда по телу герцогини, внимательный наблюдатель заметил бы, что она знала о присутствии стоявшего за колонной человека.
Двое из гостей, менее заинтересованных самой свадьбой, и больше окружающей обстановкой, обратили внимание на таинственного гостя и на впечатление, производимое им на герцогиню.
Это были два репортера, приглашенные в церковь, для написания в газеты сообщений о состоявшейся богатой свадьбе.
Один из них, Шапюи, обратился к своему товарищу и спросил его, указывая на беснующегося за колонной господина:
– Послушай, Гаэтан, ты все знаешь. Скажи, пожалуйста, что это за господин за колонной?
– Это? – ответил Гаэтан с видом человека, который, действительно, уверен, что он всегда все знает, – это никто иной, как соперник герцога Аруии.
– Стало быть, по твоему мнению, герцогиня уже… – шепнул Шапюи.
– Милый, – продолжал Гаэтан с самодовольной улыбкой, – все женщины без исключения обычно бывают в том же положении… дело только в деньгах! Луидор, или миллион… а результат один и тот же.
– Однако, как же после этого она могла выйти замуж за испанского гранда? Каким образом явился свидетелем на свадьбу сам испанский посланник? Ведь молодая-то, кажется, не очень древнего происхождения, – осведомился Шапюи, желая воспользоваться сведениями коллеги для своего отчета.
– Любовь, мой друг, любовь, любовь, – продолжал ораторствовать Гаэтан, довольный тем, что он может хвастнуть перед репортером другой газеты своими обширными познаниями великосветского Парижа, – ты видишь почтенную матушку, полковницу Албане, физиономии которой почти не видно под толстым слоем румян и белил, – так вот, эта матушка, прежде чем сделаться настоящей полковницей, была очень хорошенькой девушкой и меняла любовников чуть ли не по три раза в месяц; вследствие чего приобрела себе обширные знакомства в дипломатическом мире. Воспользовавшись протекцией некоторых старых друзей, она и пристроила свою дочь. Но, впрочем, довольно… я знаю, какой монетой платят гонорар господа дипломаты и военные, когда их пробирают в газетах… и потому могу…
– Да кончай же, палач! – воскликнул с нетерпением, навостривший было свои уши Шапюи.
