Становилось трудно дышать. Дым забивался в горло и скрёб, свербел, норовил расцарапать до крови или же заткнуть навечно, чтобы не кричала и не будила лихо. А лихо было рядом: кочевники ушли недалеко, – Шикша слышала вроде как удаляющийся топот разномастных коней, которые чуть не затоптали её в поле, когда она возвращалась с охоты. Но сдержаться, убежать или хотя бы спрятаться не было ни сил, ни желания, ни воли.
Каждая изба в Хотянах горела, каждый сарай и амбар полыхали так, что пламя от своей мощности ревело, резвилось то ли радостно, то ли натужно. И Шикша ревела ему в звук, надрывалась, выла, что раненый, потерявший семью медвежонок. Перед глазами мелькало красное и жёлтое, в которое теперь превратились коричневые деревянные избы, которым стали и розоволицые живые люди.
Щёки пекло жаром, поднимающимся к светлому, летнему небу, которое давно затянуло чёрным, безжизненным дымом. Сума с травами, кореньями и тушкой зайца упала на землю, которую уже начал покрывать пепел, будто грязная, хворая скатерть опускалась на стол. Шикша от бессилия рухнула на колени и не почувствовала боли, только в груди замирало и кололо, вновь стучало торопливо и судорожно, но всё равно разрывало и жалило, как пчела недруга. И казалось, что душа Шикши стала неродной, словно пыталась вырваться вслед за теми, кого потеряла.
Огонь пожрал всё быстро, разнося древесно-мясной смрад по округе. Кое-где ближе к окраине виднелись дымящиеся остовы изб, печи, что выстояли и закалились, сгоревшие рёбра коров и лошадей, людские черепа…
Золу и пепел поднял внезапный ветер, и Шикше пришлось зажмуриться. «Хоть бы это был сон. Как обычно», – подумала она. Но открыв глаза, поняла, что если и сон, то выберется она из него не скоро: чтобы увидеть рассвет, необходимо прожить ночь до конца.
Шикша поднялась и помедлив ступила на выжженную, чёрную траву, которая с лёгким хрустом рассыпалась, покрывая лапти и помечая их смертью. Земля ещё источала тепло, высушено и вымученно смотрела на небо, но на неё падали только капли слёз. Шикша шла по широкой и мёртвой улице к пятой избе, где её раньше ждали и любили. Внезапно пришла запоздалая мысль, что кочевники могут воротиться, проверить и добить, но когда Шикша увидела остатки избы, собачий череп возле ног, белёсые с чёрным мясным нагаром кости там, чуть дальше, где было крыльцо, не выдержала – закричала вновь, заскулила от горя и неверия.
Спотыкаясь, она добрела до места, где раньше был колодец, от которого осталась только яма. Шикша чувствовала, что слёзы щекочут подбородок, что ветер охлаждает мокрые щёки, что взгляд затуманивается не только от влаги, но и от осознания потери.
– Они не могли все погибнуть, – прошептала Шикша. – Хотяны…
Осмотревшись, она всхлипнула и крикнула:
– Ну хоть кто-нибудь!
Но в ответ лишь в глубине пожарища чуть трещал огонь, доедая самое вкусное.
– Нет, – Шикша замотала головой, словно это её внезапное упрямство могло что-то решить, переделать. – Нет! Так не должно быть!
Встав на карачки, Шикша остервенело стала рыть мягкий, тёплый пепел и землю, вкапываясь пальцами глубоко и сильно так, что они стали чёрными. Она искала жизнь, она искала родных, но всё было тщетно.
– Матушка, – под ногти впивались камушки, но Шикша не останавливалась. – Олан. Ерга. – Что-то острое резануло палец. – Вы живы. Вы живы. Вернитесь ко мне.
Шикша заклинанием повторяла имена, призывала… кого? мёртвых? Она и сама не знала, где её семья. Лишь уповала на то, что им и правда удалось спастись, и теперь искала… а точнее, надеялась не найти, опровержение этому.
– Матушка. Олан. Ерга. Вы живы. Вы живы. Вернитесь ко мне, – всё твердила Шикша, чувствуя тепло не только на чёрных пальцах, но и в груди. Оно начиналось в поддыхе и разливалось по всему нутру, согревая и вводя в какое-то беспросыпное помрачение.
Дыхание Шикши стало тише и спокойней, глаза она осоловело прикрыла, пальцами же перестала ковыряться в черни, но начала ими судорожно и резко начертывать неизвестные знаки.
– Матушка. Олан. Ерга. Вы живы. Вы живы. Вы живы, – проговаривала шёпотом, со змеиным присвистом. Поднявшийся ветер попытался заткнуть Шикшу пеплом, но она всё равно продолжала бубнить:
– Вернитесь ко мне, отриньте вы смерть. Вернитесь извне, вновь ступите на твердь. Вернитесь! И да отпустит вас Марена! И возьмёт чужую жизнь для равноценного обмена…
Перед глазами начала разливаться тьма, но Шикша успела заметить, как из-под пепла стали выскакивать грязные кости, собиравшиеся в трёх скелетов: один побольше и два поменьше. А дальше наступило долгожданное забытье.
Шикша подскочила на кровати, в глазах резко вспыхнули белые точки, напоминая о сне, и быстро прошли. Сердце перепуганной кобылой бежало, петляло, неся тревогу и страх. Соседки в комнате не проснулись: или не слыхали скрип досок, или не хотели слышать дробный перестук в груди и тяжёлое дыхание. «Ну и больно нужно ваше внимание», – Шикша хмыкнула про себя, скидывая с потного тела одеяло и опуская ноги на прохладный пол.
Тихонько выйдя из комнаты, Шикша направилась в умывальню. Хоть на стенах и висели долговечные свечи, но мрачность, лёгкую затхлость и унылость подгория им было не по силам разогнать полностью.
Умывальня была общая на ряд1 – небольшой, каменистый, но уютный, на котором жили ритуальники всех годов. Шикша прикрыла за собой дверь, со рваным выдохом прислонилась к стене и сползла по ней, ощущая на губах соль и печаль. Руки она спрятала подмышками, чтобы не видеть ту черноту, что навсегда впиталась в кожу.
– Опять не спится?
Шикша замерла, зажмурилась сильно-сильно, выдавливая последние слёзы.
– Поспишь с этими храпушами, – недовольно отозвалась она, подтягивая колени к лицу, чтобы незаметней протереть блестящие щёки.
– М-да, не повезло тебе с соседками. Уже третий год скоро закончится, как ты неизменно раз или два в седмицу толком не спишь. Не надоело?
Наконец из-за умывальников показался Вук. Он был на год старше и на голову выше, ну и примерно на столько же напрягал Шикшу.
– А тебе не надоело каждый раз ловить меня тут? – раздражённо ответила она, поднимаясь и подходя к умывальнику. Вода поступала из подземного источника и грелась не чаще двух раз в седмицу, поэтому холод опалил чёрные пальцы, привёл в чувства.
– Может мне тоже снятся кошмары, и я так же прячусь от них тут, – тихо проговорил Вук в стороне, и Шикша замерла. Обычно они отшучивались, перекидывались незначительной чушью или обсуждали занятия. Но чтобы так…
– Что ты…
– Говорю, у каждого свои страхи. Не вижу смысла их стыдиться, ну или пытаться запрятать под крышу. Ладно, пойду ещё покемарю, – Вук подмигнул и вышел.
