Тьма и свет – извечные враги. Люди, почитающие Солнце величайшим из божеств, побаиваются темноты. Таятся в ней невидимые силы, только и ждут мига – навредить человеку, сразить его смертельным страхом или болезнью. И надежда тогда на могучий амулет, что отведет беду. А еще – на предков и героев племени. Это они, ушедшие в небесные кочевья, помня об оставшихся внизу, всякий раз зажигают в небе костры. Пусть свет их поможет живущим в земном мире не пугаться дайвов* и не чувствовать тоскливого одиночества в ночи. Верят в это все сарматы* – хозяева степей от Гирканских вод* до берегов Темно-Синего Моря*. И арсии1, что кочуют у низовьев Дану-реки*, верят в неослабную заботу предков.
Под черным небом, усыпанным многочисленными огоньками, сидит у старой коновязи Мидасп из рода Орсодака. Здесь, на окраине становища, уединился он, убежав от матери, будто не расслышав ее крика. Зачем окликать того, кому уже двенадцать весен и скоро наступит пора пройти испытания и стать воином, мужчиной? Конечно, мать боится за сына – вдруг во тьме схватят дайвы своими костлявыми руками или напугают видениями. Но чего бояться?! На груди мальчика – клык самой свирепой на его памяти собаки. Такой амулет отвратит любую напасть. И в сердце Мидаспа нет страха. Так хочется подобраться незамеченным к вон той светящейся точке впереди. Это костер горит на речном берегу. И собрались сейчас у огня храбрейшие воины племени на свой тайный ночной совет. Там и сородичи Мидаспа, и те, кто прибыли по зову вождя рода Патака. Там будут звучать славнейшие имена, рассказы, способные воспламенить кровь у любого мальчишки.
Вот только… Ни мальчик, ни женщина не должны появляться там. Так велит обычай, строго охраняющий силу мужчин. И пусть Мидасп – племянник Патака, даже это не откроет ему пути туда, куда закрыл закон предков.
А там, у костра, вдруг ухнул, отозвался недолгим эхом в ночи звук барабана. Это торопят всех, кто не спешит. Мидасп поднялся, потянулся крепким телом. Пойти? Подкрасться, затаиться, узнать, зачем собрались мужчины и почему так строг обычай?
Человек неслышно проходил мимо, споткнулся в темноте и испугал мальчика. Вздрогнул, ухватился за длинный нож Мидасп.
– Кто ты? Человек или дайв? – громко спросил неизвестного.
– Так трудно бывает отличить одного от другого, – ответил тот, приближаясь, и Мидасп с облегчением опустил руки. Это же старый Атавак – хранитель мудрости, старейшина рода. Совсем близко его кибитка.
– Что, испугался? – усмехнулся Атавак. – А как же испытание тьмой? Зачем сидишь здесь? Земля, что ли, мягче на этом бугре?
В голосе старика столько мягкого лукавства, что нельзя не признаться ему.
– Я думаю, как подойти к воинам вон у того костра. Ведь я уже почти взрослый, мудрый Атавак. Что из того, если буду у огня? Это глупый обычай…
– Ну, ну… перебил старик, – давай-ка сядем, сын Фрасаука. У арсиев не было и нет глупых обычаев. Глуп же тот, кто пренебрегает ими. Тех – настанет день – наказывают боги, не дают помощи. Так не будь же тороплив в словах и мыслях.
Мидасп потупился, а старик сорвал травинку, задумчиво растер меж пальцами.
– Вот что скажу тебе, мальчик: не все одинаково чтут наши обычаи. Смотри, как молодые и сильные стали относиться к долгоживущим. Насмешки юнцов ранят посильнее стрел. Есть такие, что норовят бросить старику в котел обглоданную кость! Глупцы! Им словно неведомо, что мы были не слабее их когда-то, что от нас бежали враги, что в наших кибитках немало скальпов2, добытых в бою, и мы тоже пивали из чаш героев. Не зря предки наши чтили мудрость стариков и даже пили их кровь3, чтобы стать такими же многоопытными и всезнающими. Боги оставляют нас жить в этом мире дольше других, так слушайте же наши слова!
В темноте не было видно лица Атавака, но Мидаспу оно хорошо знакомо. Многотрудная жизнь оставила на этом лице нестираемые следы. Кожа обветрилась, задубела, глубокие морщины покрыли ее. А над левой бровью у Атавака большой рубец от удара копьем. Ни у кого из воинов Мидасп не видел подобного шрама.