Тексты, собранные под заголовком «Черный квадрат», являются прозой, но их можно использовать также в качестве сценариев. «Черный квадрат» и «Сокровище Акры» были написаны на заказ, но у заказчиков не было возможности достать деньги на постановку, и сценарии повисли в воздухе. Настало время вынуть их из небытия, слегка переправить и превратить в «визуальную прозу».
«Рандеву с Бафометом» – ремейк фильма Полянского «Тупик». Я так и слышу критический возглас о постмодернизме или пост-постмодернизме. Ничего общего с постмодернизмом мои тексты не имеют. С детства я был идеальным читателем, о котором мечтали бы все авторы, если бы ни одно «но». Дело в том, что я не просто видел происходящее в текстах, но и воспроизводил по своему усмотрению. Сотни вариантов «Трех мушкетеров» стали моей первой школой экранизации литературного произведения. В 1965 году в журнале «За рубежом» я прочел описание фильма «Тупик» и с тех пор пересочинил многочисленные варианты сюжета. Когда же удалось посмотреть сам фильм, варианты сюжета крутились вокруг меня до тех пор, пока я не написал «Рандеву…», а затем еще два варианта занес в черновик. Главным условием переделки является не столько улучшение сюжета, сколько обогащение новыми смыслами, как это часто было у Шекспира.
«Сердце Кощея» написано в соавторстве с А. Шпагиным. «Книга перемен» – ремейк фильма «Мешок без дна» Р. Хамдамова, Последнее произведение «Человек, который переступил черту», перекликаясь с «Господином из Санкт-Петербурга», подводит итоги всему циклу.
Господин из Санкт-Петербурга
(прелюдия)
«Крышу ладошками выстроив храма „я“ своего, господин из Санкт-Петербурга… назовем его, скажем, фон Мерц… в кресле своем восседал, шахматной партией жизнь представляя. Изумрудную скрижаль, пальцами каждую грань ощущая, вертел непрестанно в руке. От верчения возникали видения. Туры по клеткам шагали невидимым, разрушая все на пути – прогресс наступал: там, где вчера домик стоял (бонбоньерка изящная), нынче торчал небоскреб, шпилем в небо впиваясь. Дирижабль в небе парил, птиц обгоняя – в салоне сидящие люди, как боги, смотрели на мир свысока. Кони зигзагами передвигались по площади – направо-налево раздавали казаки удары нагайками, пешками люди сновали по улицам и площадям. В театрах злодеи кололи друг друга кинжалами с уходящими в рукояти клинками, на улице предпочитали колоть настоящими. Рыцарь пера сражался против рыцаря кинжала и шпаги и… побеждал. Брокеры насмерть сражались на бирже за интересы рантье – те же в спальни свои дам приводили прекрасных, усыпали их драгоценностями, сверкающими, словно колибри, за то, что помпейские те исполняли обычаи – однако, не долго держались на пальцах колибри, как и их красота. Время текло не линейно – скачками, время было утрачено, о чем предупредил уже Пруст – Шпенглер нашел подтвержденье тому. Некто с пенсне на носу держал голову чью-то в руках, не зная о том, что ледоруб уже занесен над его головой, опустить оставалось спустя двадцать лет – мгновенье для вечности, в сущности. Фараон в попытке вернуться в свою пирамиду, с айсбергом спутав ее, погружался в водяную стихию, Титаник с собой утаскивая в глубину. Не давали стихии прогрессу спешить, законам шахматным не подчинялись, утверждали в природе свои: Мессину сожгли – „за палладизм“ утверждала молва. „Что там, Мессина!“ Территорию, равную Франции, сжег Тесла в Сибири небесным огнем. К „Лузитании“ медленно-медленно, словно акула, заранее, за многие годы вперед, приближалась торпеда. Уже черный квадрат, обессмертив себя, Малевич из шахматной тверди извлек, – оттуда не Маракотова бездна чернела с осьминогами, могущими тащить корабли в глубину, а космос бездонный, и названия не находилось тому, что оттуда сквозило. Множество в черных квадратах обитало идолов, демонов, духов, божеств. Черную мессу во тьме творили им мудрецы. Слабой фигурой король представал на доске, сильной – ферзь: стоило только ему головою кивнуть в кабинете своем златостенном, броненосцы снимались со своих якорей и плыли в Желтое море отмстить неразумным китайцам, кои опиум покупать отказались – безумцы – или же взрыв раздавался в Петербурге на даче министра известного. Трещала империя (молчали стихии), морды, морданы, мордищи из толпы выступали, кричали: „Война!“ – а другие: „Долой!“ И рад был тому несказанно фон Мерц: „О, сколько преступлений чудных готовит нам игра!“ Бога считал он явленьем абстрактным, однако боялся, скорей, опасался – вдруг существует, за парадоксом Паскаля скрываясь. Осторожно (с оглядкой на парадокс) пытался найти в инкунабулах древних способ сношения с силами мира того, используя фигуру литературную – Мефистофеля (статуе коего позолотил), чтобы возможность получить, фигурами передвигая, на шахматной доске воображении, всеми своими клетками, овалами и ромбами, вплетенными в орнамент изощренных линий мировой Судьбы, событиями управлять, сидя в кресле своем».
Несколько рядов кресел закрытых белой тканью, говорят о том, что время от времени здесь проходят концерты или театральные представления. На первом ряду сидит дама в возрасте. В прическе у нее полумесяц, а на груди брошка, похожая на орден. Она в нетерпении теребит ожерелье, нить разрывается, жемчужины рассыпаются по паркету, подкатываются к гобелену на стене с изображением сокровищ, разложенных на поляне. Даму зовут, она встает и уходит. Офицер в мундире с эполетами собирает бусы в ладонь, предлагает даме. Она протягивают руку, но к ней обращается фрейлина, она взмахивает рукой: «Потом». Бусы вновь рассыпаются. Рассказчица уходит, офицер стоит в недоумении…
– Его сиятельство, – объясняет фрейлина, – должен находиться под постоянным надзором, поскольку после смерти жены он ведет себя, как ребенок. У него появилась прихоть выслушивать рассказы на разные темы, в том числе и детективные. Они его успокаивают. Если князю понравится, за работу получите сто пятьдесят рублей. Предупреждаю! Никаких упоминаний о царевиче Дмитрии, Лжедмитрии, Николае, а тем более – ныне царствующем. Кажется, Павла пропустила. О нем тоже нельзя. Рассказывайте о том, чего нет. Что-нибудь из четырнадцатого века, а еще лучше – тринадцатого. И, – поднимает она палец, – не вступайте с его сиятельством в споры на политические, теологические, исторические и философские темы. Вот то, что вы просили, – передает она рассказчице шкатулку с драгоценностями. – Можно на литературные темы, только не упоминайте Лермонтова и Достоевского. Гоголя – тоже не нужно. Лучше иностранных авторов. Кроме Шекспира, Гете и… де Кюстина на всякий случай. Можно использовать сказки «Тысячи и одной ночи». Желательно, чтобы действие проходило подальше от нас: в Японии или в Китае. О будущем тоже не надо, а то одна пифия напророчила нам тут недавно, будто бы перед его величеством раскроют огненную книгу. Его светлость решил, что в императора бросят бомбу. Представляете?
