Лето 1679 года выдалось жарким. От марева, висящего над землей, люди и звери спасались лишь водами батюшки Амура. Щедро дарил он жизнь травам и деревьям, подпитывался притоками и быстро продвигался к океану.
Русских поселений здесь было немного, но казаки, взбудораженные недобрыми вестями, были наготове. Ждали Богдыхана и потому заранее причащались, молились. Неспокойно начинался Петров пост.
Албазинский воевода с утра пораньше послал разъезд на дальние рубежи:
– Езжайте-ка вы, ребятушки, поглядите, не кружится ли где воронье? Авось пронесет собаку Богдыхана мимо нас.
Тишина пустынных берегов Зеи, притока Амура, лишь изредка нарушалась цоканьем копыт да приглушенными голосами казачков.
Впереди небольшого отряда ехал есаул Гаврила Фролов. Он-то первый и заметил вдалеке двух всадников на белых лошадях и облаченных в доспехи, словно витязи с лубочных картинок – в островерхих шлемах, в кольчугах с коваными пластинами, с луками и мечами, в плащах.
– Эка, мать честна Пресвятая Богородица! – перекрестился Фролов, невольно снимая шапку.
Его спутники, замерев рядом, тоже стали креститься с раскрытыми ртами.
Витязи-всадники между тем тихонько приближались. И кто-то из казаков прошептал:
– На Тимофея Доманта похож энтот, что справа! Я икону у Козьмы Псковитянина видал. Он сказывал, перед Баториевым нашествием явление было…
– Тихо ты! Чичас узнаем, хто таков, – шикнули на него.
Два незнакомца, остановившись перед казаками, взирали на них сурово и молча. Затем один из них молвил:
– Мы, Всеволод и Довмонт, посланы вам волей Божией укрепить веру вашу. Паки придут китайцы, будут приступы и бои великие, и мы в тех боях будем в помощь русским людям. А града китайцы не возьмут.
И с тем оба витязя проехали дальше и вскоре скрылись с глаз.
Очнувшись от столбняка, казачки поехали дальше. Некоторые ворчали:
– Поди башку напекло, вот и привиделось.
– Если б напекло, так одному, а не всем, – возражали другие.
– Цыц, робята! – велел Фролов. – Чудо энто Божие, не иначе. Два благоверных князя добрую весть принесли. Поехали-ка домой, воеводу порадуем.
Предсказание сбылось. Китайские войска два года подряд подступали к Албазину, но город взять не смогли. Тогда-то и стало окончательно ясно, что казакам явились святые, которые до того считались только покровителями земли псковской, а теперь стали на защиту всей Руси.
Сейчас о них известно мало. Но если князь Всеволод, внук Владимира Мономаха, еще более-менее часто упоминается в источниках, то вот о князе Довмонте в учебниках истории не говорится вообще. Даже Карамзин говорит о нем вскользь, касаясь лишь времени, когда тот был уже стар и близок к смерти. А между тем мало найдется природных Рюриковичей, послуживших в то время нашему народу больше него.
…………………………………………………………………………
В 1262 году у великого князя литовского Миндовга умерла жена. Немного погоревав, бывший союзник Александра Невского и Даниила Галицкого (с последним они были еще и в родстве через брак их детей) вспомнил о сестре своей жены и быстренько состряпал грамотку:
“Сестра твоя умерла, приезжай плакаться по ней”.
Муж ее, нальщанский (нальшенайский) князь Даумантас, был занят какими-то делами и к свояку с женой не поехал.
Княгиня же, кое-как добравшись до замка Тракай, где поджидал ее Миндовг, едва переступив порог, услышала:
– Сестра твоя, умирая, велела жениться на тебе, чтобы другая детей ее не мучила.
Не спрашивая согласия женщины, сыграли свадьбу. То, что она уже замужем, никого не интересовало.
Богатырь Даумантас затаил обиду: поруганная честь любимой жены требовала отмщения. Но открыто выступить против великого князя было равносильно самоубийству, и князь на время отступился.
Миндовгу в это время сильно досталось от Василька Волынского (брата Даниила Галицкого), им же ограбленного. С Ливонским орденом он тоже успел поссориться, несмотря даже на объявленный папой римским Иннокентием IV крестовый поход против Руси и конкретно Даниила.
Зло Миндовг выместил на собственных родственниках – дяде Выкынте и племянниках Товтивиле и Едивиде. Отправив их на Смоленск, он в их отсутствие захватил их земли и отправил вслед за родней убийц. Но племянников успели предупредить, и те благополучно удрали к Даниилу, приходившемуся им зятем (мужем сестры).
Наследник Миндовга Воишелк, устав убивать холопов ради развлечения, впал в очередной религиозный экстаз и отбыл в католический монастырь, основанный им на Святой горе у Немана-реки. Папаша же его, убежденный язычник, еще недавно вырезал почти всех единоверцев сына в Литве. И сейчас раздумывал над новой авантюрой. Выбор его пал на Брянщину и тамошнего князя Романа Михайловича. Пока потенциальная жертва не пронюхала об этом плане и не сбежала подальше, Миндовг быстро снарядил войско и отправил его в поход за Днепр. Вместе с этим войском отправился и Даумантас с дружиной.
У Миндовга был племянник от сестры – жмудский князь Тренята. Большой любви они никогда друг к другу не испытывали, поскольку оба знали, что племянник спит и видит себя на великокняжеском литовском престоле. Знал это и Даумантас и потому завел с Тренятой дружбу, которая постепенно скрепилась сговором против Миндовга.
– Не мешай мне, Тренята, – просил по пьяной лавочке Даумантас, опрокидывая очередную братину с вином заморским в глотку. – Убью Миндовга – ты князем станешь. А я честь верну – мне большего не надо.
– Экий ты прыткий, – ухмылялся тот. – Смотри, как бы тебя самого на кол не посадили. Куда ты прешь? У тебя бояр и воевод что ли полна мошна?
– Знаю дело, – отнекивался Даумантас.
Дело он знал. На одном из первых же привалов, даже не дойдя до Днепра, дружина его стала складывать пожитки, чтобы идти обратно.
– Куда это вы на ночь глядя собрались? – опешили литовские воеводы.
– Домой, стало быть, – пожимали плечами воины.
– Как домой?! Кто велел?!
– Волхвов мы сегодня встретили по дороге, – объяснил за всех Даумантас. – Они черного орла видели и воронье вокруг него. К большому несчастью это. К смертям и болезням разным.
И вместе с дружиной ушел. Но не домой, а в неприступный Тракай, где великий князь литовский наслаждался плодами своих интриг. Там, среди наслаждений, его и прикончили вместе с двумя младшими сыновьями.
Нельзя сказать, что литовцы были огорчены такой расправой. Месть оскорбленного князя многим была по сердцу, некоторые даже примеривались побыть на месте Даумантаса (или Довмонта, как на русский лад звали его многие). Литва была русскоязычной! И оставалась такой еще три века спустя, когда князь Курбский, спасаясь от расправы опричников, приехал на поклон к великому князю литовскому. По-русски говорили, составляли документы и письма. Да и родниться с русичами было не зазорно. Что говорить, если даже княжеская кровь была сильно разбавлена кровью Рюриковичей, а большую часть населения составляли этнические русские!
