Под корнями высокого дерева талые весенние воды за долгие годы вымыли глубокую яму. Вода сошла, оставив на дне небольшие лужицы, засыпанные зеленой молодой листвой и хвоей.
Яма под корнями выглядела удобной глубокой могилой.
И не надо копать землю припасенной лопатой.
Или нет?
Поместится ли труп?
Человек внимательно изучал яму под корнями. Закатное солнце гасло за горизонтом, освещая багровым светом верхушки деревьев. Вечерние тени множились, соединяясь, сплетаясь с ветвями, корнями, стволами, маскируя реальность, наполняя ее сумраком и тьмой, изгоняя последние солнечные лучи, подобно острым огненным спицам пронзавшие кроны. Лучи мягко скользили, почти струились по фигуре незнакомца, словно не желая причинить неудобство. Мешковатая, нарочито неброская туристическая одежда скрывала и возраст человека, и его пол. Лесной сумрак на все накидывал свой покров, поглощал, прятал…
У ног незнакомца на краю ямы на брезенте лежало тело. На этом куске брезента труп и дотащили до ямы. Человек только что отрубил мертвецу кисти обеих рук туристским топориком. Это потребовало усилий. Но человек не спешил вытирать лезвие топора о траву и листья. Инструмент еще понадобится.
Отрубленные кисти лежали в полиэтиленовом пакете. Обычный белый пакет с красным логотипом дешевого продуктового магазина, измазанный грязью. Мелкие осколки раздробленных костей… Черная запекшаяся кровь.
Человек наклонился, положил туристский топорик на землю и начал деловито завязывать ручки пакета, пакуя страшное содержимое.
Руки предстоит спрятать отдельно…
Распрямившись, он вновь придирчиво оглядел труп в окровавленной одежде, с обрубками рук, лежащий на краю ямы. С телом вроде присутствует некий нюанс… Но от волнения и тревоги он не мог вспомнить детали. Или же память его подводит? Или он допускает сейчас непоправимую ошибку? Что-то не так с трупом, но он не в состоянии сосредоточиться, мысли ускользают… В самом теле имеется некий подвох или изъян… Кажется, да… Или нет? Или он перепутал? Но если сейчас начать осматривать, шарить в одежде, останется его ДНК… Сколь долго она может сохраниться? Особые приметы… Если он отрубил кисти мертвецу и сейчас собирается топором отсечь ему голову, то… все зря? Тело все равно в будущем смогут опознать?!
Но труп никогда не найдут в яме под корнями…
Человек поднял топор с земли. С особой приметой он мог ошибиться. Наверняка никакой приметы и не существовало.
Незнакомец глянул прямо в лицо мертвеца. Это я тебя убил. И ты сгниешь здесь в яме. И никогда не явишься ко мне ночью во сне, воя о мести и расплате. Ты – ничто. Прах. Тлен. Я похороню безголовый безрукий обрубок под корнями в рытвине. Голову и кисти спрячу отдельно. И поставлю точку во всей истории, в которую угодили и ты, и я…
Сильно размахнувшись, он ударил топором – метил в шею, но рука дрогнула, и лезвие наискось разрубило лицо, хрустнула раздробленная челюсть.
Изуродованный покойник словно в последней прощальной ухмылке ощерил зубы в хищном оскале. Усмешка не предвещала ничего хорошего.
Человек сдавленно-испуганно вскрикнул, не сдержав эмоции, и начал в слепой ярости остервенело рубить труп.
И вот голова мертвеца покатилась по земле, едва не упав в яму. Человек остановил ее ногой, словно футбольный мяч.
Закатное солнце погасло. Сумерки воцарились – пепельные, прохладные. Ветер прошелестел по подмосковному лесу, играя молодой листвой. Птицы умолкли, угомонились.
И лишь на старой кривой осине в чаще птицы пищали, тревожно перекликались в ветвях. Их что-то беспокоило. Взмах крыльев – и они стайкой взмыли в вечернее небо с осины, ища себе другого ночлега.
На суку осины – труп повешенного.
Вечерний ветер, усиливающийся с каждым порывом, колыхал ветки, и труп медленно вращался в петле. Кружил, парил над землей. Листья осины неистово трепетали, даже когда порыв вечернего ветра утих и вновь воцарился мир и покой.
Обманчивый покой.
Мертвая зыбь.
Старая кривая осина пользовалась в лесу дурной славой. Она пережила великие пожары семьдесят второго года и, подобно вампиру, высосала все соки покрытой пеплом земли и жизненные силы обугленного леса, возродившись заново, устремив свои корявые ветви, пронзившие небо, в будущее. Труп в петле старая осина тоже заботливо приняла в свои вампирские объятия, обещав… кому? Бог весть… лелеять и оберегать его, пока все не обратится в прах…
Под корнями осины талые весенние воды вымыли рытвину. Пара могучих толстых корней обнажилась, образуя нечто вроде ступени возле растрескавшегося, покрытого мхом ствола.
На краю рытвины валялась замызганная кроссовка, спавшая с ноги мертвеца.
Глава 2
Роза. Та, которую не замечают
– Сын пропал. Убили его. Без вести пропал сыночек мой ненаглядный. Руслан мой… Кровиночка моя… Сгубили его злые люди! И не знаю я даже, где могилка его. А может, и нет никакой могилы. Тело его собаки бродячие гложут… Кости его неупокоенные, не похороненные мной…
Женщина рыдала горько, безутешно. И сердце Клавдия Мамонтова заныло. Женщина размазывала по залитому слезами лицу остатки туши и желтую дешевую пудру, трясущимися руками доставала из старой сумки коробку с лекарствами, сыпала таблетки на ладонь, но ее натруженные распухшие руки ходили ходуном, и таблетки падали на пол.
Клавдию Мамонтову казалось – белые колесики таблеток шлепались на ковровое покрытие с почти железным стуком. Или то кровь билась у него в висках?
Макар Псалтырников быстро наклонился и начал собирать таблетки.
– Спасибо, спасибо вам, я и с пола их заглочу, – шептала лихорадочно женщина, давясь слезами. – Они ужас дорогие. Мне врач прописал. Полторы тыщи стоят… одна коробочка. У меня давление скачет и диабет… Ох, простите меня! – Женщина порывалась встать с дивана. – Нам нельзя, персоналу… Администратор увидит, что сижу на их мебелях, станет орать.
– Тихо, успокойтесь, вам надо отдохнуть. – Макар опустился рядом с женщиной на диван и протянул ей на ладони таблетки. – Администратора не бойтесь. Я все улажу. Да он и сам поймет ситуацию. Здесь камеры внизу, в холле, да?
Женщина затравленно кивнула и поежилась, озираясь по сторонам.
– А наверху, в спальнях? – спросил Клавдий Мамонтов.
– Наверху вроде нет. Точно я не знаю, – женщина затрясла головой. – Но в холле есть и в кухне. На пульте охраны видели, как я грохнулась здесь у вас. Вот дура… Простите меня.
– Не за что вам извиняться, – успокоил ее Макар.
Сюда – на диван в холл виллы Парк-отеля он принес ее на руках с кухни, когда она потеряла сознание и упала.
Они оба услышали стук падения. Ее крик – она ударилась об пол всем телом плашмя. И подбородком. На нем уже наливался чернотой огромный синяк. Удар подбородком – болевой шок. Даже проваливаясь в обморок, она кричала от боли.
