Не следует воспринимать всё через призму Истории. По большому счёту данное произведение является военно-исторической альтернативой.
Господи, как холодно! Тело пыталось свернуться в позу эмбриона, но и после этого долгожданного тепла не получило. Господи, да укройте вы меня, как голова болит, просто раскалывается! А, чёрт, ведь я один дома. Только в эту минуту мне не до ироничного сравнения себя с юным героем знаменитой комедии. Самое обидное для меня – ничто не предвещало столь бурной реакции. Да ещё на работе мне нездоровилось, и аппетит, на который грех жаловаться, приказал долго жить.
Придя домой и померив температуру, убедился в своей правоте, но 37,2 – это не катастрофа. Хорошо, ребёнок на соревнования уехал. Нечего его заражать. Позвонив жене, я трагическим голосом произнёс, что, согласно женской поговорке, она уже вдова, и пожелал ей спокойно доработать сутки. Выслушав её указания, сдобренные большой порцией ехидства, выпил чай с мёдом и улёгся спать. Но сон, столь нужный мне, так и не приходил. Зато температура у меня, похоже, поднималась, причём качественно. С потом, ознобом и начинавшейся ломотой. Вдобавок к этим спутникам ОРЗ или ОРВИ, я стал впадать в забытьё. И в какой-то момент перед глазами начала прокручиваться хроника начала XX века. Но она не была привычной чёрно-белой, с дёргающимися, а потому смешными фигурками, нет!
Всё в цвете, со звуком и со стереоэффектом, ёшкин кот. Лица, которые я видел первый раз в жизни… Да нет! Вот дед, бабушка, это друзья, а это мама, а это… Да это вроде революция. Словно я проживал жизнь вместе с… С кем? Жизнь?..
– …температура…
Что вы там бормочете, какая температура?! И без вас понял, что высокая, иначе с чего меня так «крутит». Кстати, а кто это у меня дома шляется, как у себя. Наконец-то догадались: тело почувствовало вес дополнительного одеяла, и под согревающее тепло я задремал…
– А где я? – прохрипел я, едва поняв, что потолок со следами недавней побелки, как и древние оконные рамы времён чуть ли не царя, в маленьком пенале изображавшей больничную палату, не галлюцинация, а реальность. И запах карболки.
Стоп! Мне он не известен, хлорку ещё застал, а сейчас моют различными моющими средствами со всем многообразием ароматов.
И тут меня «затрясло» в прямом смысле, зубы стали выбивать неконтролируемую дробь. В палате отнюдь не Ташкент, но где меня держат?! Уже везде поставлены пластиковые окна и сделан ремонт, потому окружающий интерьер меня удивил.
Кое-как пошевелившись, ощутил, что вся одежда и постельное бельё мокрые от пота. «Вух, ну раз так, то, наверное, на поправку пошёл», – мелькнула мысль. И тут же улетучилась, когда мой взгляд уцепился за дату на свежей газете, свисавшей с прикроватной тумбочки. Господи, не может быть! Нет! Вот только весь мой жизненный опыт просто вопил о грядущих неприятностях. Цифры издевательски приковывали к себе взгляд, и я тупо ещё раз убеждался, что данная «Правда» от января 1927 года. Это не шутка.
– Ну вот. – Мужчина с чеховской внешностью, одетый в белый халат весьма древнего покроя и такую же шапочку, посмотрел на сидящего рядом мужчину в таком же одеянии. – Всё нормально, Сергей Александрович.
– Лёшка, как же ты меня напугал, сынок…
«Как, почему, зачем?! Что со мной случилось?!» И спасительная тьма окутала меня.
Увы. Но долго оставаться в нирване мне не позволили. Резкий запах нашатыря мигом привёл меня в чувство.
– Тэк-с, молодой человек, – «Чехов» несколько иронично оглядел мою тушку. – С чего это вы в обмороки падаете?
– Чувствую себя несколько некомфортно, – с намёком на юмор ответил я. – Папа, всё нормально.
Теперь мне требовалось как можно скорее остаться одному. Похожие мысли имел и доктор, и под его успокаивающую речь мужчины покинули палату. Сменившая их пожилая медсестра заменила постельное бельё. Переодевшись в сухое, я с наслаждением откинулся на подушку. Пришла пора подвести первые итоги: главное – парнишка, в тело которого мне не посчастливилось подселиться, помер, а другое, не менее важное, – мне предстоит жить в довоенные годы со всеми их «весёлыми» датами.
1
– Лёшка, чего возишься? – раздаётся за спиной голос мастера.
– Щас, Вас иль Макарович, уже готово, – подскакиваю и демонстрирую практически готовую деталь.
– Готово у него, ты напильником работай шустрее. Как муха сонная, – не остаётся он в долгу и, увидев Петьку, несущего винт к домкрату, направляется было к нему.
– Вот, – показываю распекающему «нерадивого слесаря» мастеру четыре болта.
– Ничего, пойдёт. – Скупо похвалив меня, он опять повернулся к напарнику. Тот буквально лучился желанием исполнить любую порученную ему работу. – Так, давай собирай съёмник. Как раз до конца смены успеешь. – И Макарыч величественно удалился, посчитав, что на сегодня с нас хватит.
Переглянувшись с Петром, мы одновременно вздохнули. Сами виноваты, никто нас не заставлял «пройтись», как «рабочий человек», показывая… какие мы идиоты. Если честно, я знал, что подобным кончится, но Пётр упёрся и, видя, что мне его идея не нравится, выложил последний аргумент. Мол, ты мне друг? Пришлось согласиться: да.
Мастер, увидев такое непотребство, мигом отозвал нас в сторонку (в центр мы не пошли, мозгов у Петьки хватило), и там пролилось на нас «живительное слово», как он выразился. А по-простому, обложил матом и велел привести себя в порядок. И больше так не сметь позорить отцов, иначе вылетите, мол, голубчики, отседова на все четыре стороны. А уж там, как хотите, так и ходите. Хоть в кальсонах, хоть в трусах новомодных. После этого разноса мы с Петрухой (ага, мне тоже пришлось каяться) зареклись появляться на людях, «как рабочие настоящие ходят», и поклонились Вас иль Макарычу «казёнкой». Тот бутылку убрал и пробурчал, что, мол, «ничего, погонять нас лет пять, а там, глядишь, и в ум сами войдём». Правда, с того дня он взялся за наше воспитание, мы же от такой «заботы» лишь кряхтели, но видя, как остальные (старше нас вдвое) рабочие одобрительно глядят, молчали в тряпочку и как молодые черти летали по малейшему приказу мастера.
– Лёх, в силе всё?! – прокричал Пётр, пробиваясь сквозь звон металла, и вопросительно посмотрел на меня.
– А как же остальные? – уточнил я про Изю и Димку, ещё «двух архаровцев», как называл нас скопом Петькин отец.
– Норма. Всё, давай, – махнул Петро рукой.
Оставив ему болты, я подхватил захваты, махнув в ответ, мол, будь. Угу, и лежит теперь мне путь в кладовую, пред светлы очи Зинаиды Ивановны. Всё, лень и усталость побоку – и вперёд.
– Здравствуйте, Зинаида Ивановна, – поздоровался с сидящей за бюро (причём работы хорошего краснодеревщика) пожилой женщиной. – Мне пару свёрл. Одно на двенадцать, а второе на десять.
