Влюбился. Насмерть. Как воробей в стекло саданулся внезапно, и теперь лежу с окровавленным клювиком на карнизе, даже не понимаю, как это произошло.
Ну, себе-то врать не надо. Все понимаю. Все вижу. Только сказать ничего не могу, как собака Павлова, на лямках подвешенная. Ногами в воздухе перебирает, слюна течет… Опять вру. Могу говорить. Только об этом, к сожалению, говорить и могу. Говорю долго и даже довольно складно… зеркалу в ванной комнате. Оно зыркает на меня моими же злыми глазками и молчит. Молчит как рыба об лед. И правильно делает – бережет свою физиономию. Как там у Есенина? «По-смешному я сердцем влип, я по-глупому мыслями занят…»
Господи, тошно-то до чего. А от чего тошно? Сам не пойму. Опять соврал. Сколько ж врать-то можно, а? Но до этого дойдем еще. Да, дела. И добро бы любовь неразделенная была. Добро бы я сам был нелюбим ею. Это было бы естественно, понятно и нормально. Это сплошь и рядом происходит. Этим никого не удивишь. Но чтоб ответная столько страданий приносила?! А может, одно ощущение того, что ты сам являешься объектом чьей-то страсти, накладывает сладкий груз на плечи? Только от сладости этой блевать хочется. Потому что не моя она, любовь моя. Светка, Светлана, Светик-семицветик. Лучик мой в темном царстве. Лазерный мой лучик, раскромсывающий мозг на куски. Она замужем. Сын растет. Муж – преуспевающий бизнесмен. Ну, насчет преуспевающего это я загнул – еле на плаву держится. Но ведь держится, не тонет. Его «Ауди» пятилетней давности против моего оцинкованного «Москвича» как Дворец Белосельских-Белозерских против сруба в Кузьмолово. Собственно, муж и виноват во всем. Сам. Впрочем, мы всегда во всем виноваты сами. Это – закон. Но он-то особенно хорош, гусь! Ото всего мира жену свою огородил. Всех подруг – взашей. О друзьях не говорю. Они в первую очередь исчезли. Короче, всех отшил. Учиться не дал, на работу не пустил. «Сиди дома, за хозяйством смотри». Да будь у нее нормальная жизнь, знакомые, вечера с хорошими подругами, да разве ж она вильнула бы в мою сторону, в мой тихий пруд своим роскошным русалочьим хвостом?! Черта с два. Я бы смотрел на нее, как прохожий смотрит на витрины пассажа. Да, хороша, да, удивительно хороша, ну и ладно. Я бы даже не возжелал ее в виду очевидности провала. Да так и было лет пять. Все на «вы» да на «вы», несмотря на то, что муж вроде как мой старый приятель.
В гостях у него коньяк пьем, какими-то бутербродами закусываем. Она мне:
– Вам салатик передать?
– Не беспокойтесь, у меня есть.
– Сколько можно на «вы», – удивляется муж, – вы знакомы с прошлого века.
– Что ты понимаешь, Юрец, – говорю я ему, – красивую женщину всегда приятно на «вы» называть.
Дискуссия на эту тему за столом завязалась. По поводу того, что у американцев и англичан вообще «вы» нету. Одно тыканье сплошное. Какой-то умник заявил, что, напротив, у них все только выкают друг другу. А «ты» архаическое осталось где-то и звучит, как страшное ругательство. В общем, глупый спор разгорелся. Муж на кухню курить вышел. Я захмелел и сказал ей:
– Светлана Пална, а давайте, действительно, на «ты» перейдем. Чтоб проще было, надо на брудершафт выпить.
Вот это и было началом. Бикфордовым шнуром, который целый год полз по подземным переходам женской психики, пока не дотлел до сердца. В итоге оно рвануло на куски, под обломками которого я умираю теперь, контуженный и окровавленный.
Она кротко потупила ресницы и сказала:
– Ну, я не знаю.
– Ну, значит, это делается так, – сказал я, налив две рюмки и подав одну ей. Народу за столом было много. На нас особо внимания не обращали. Да мы и не прятались. Завели руки одну за другую, опрокинули коньяк, и… она поставила рюмку и поглядела мне в глаза.
– Нет, так не делается, – улыбнулся я.
– А как делается? – полушепотом проговорила она.
– Рюмку ставить не надо. Теперь нужно поцеловаться и сказать «ты».
Мы приблизились друг к другу. Я слегка наклонил голову, и губы наши соприкоснулись. Это не был дружественный поцелуй брудершафта. Слегка пожевывая ее губы, я встретил ее язык, также охотно отвечающий мне. Длилось это волшебство с полминуты, не меньше. По-моему, даже сидящий напротив Юрин младший брат прицокнул и сказал:
– Ну, молодцы.
Мы нехотя оторвались друг от друга. Справедливости ради надо отметить, что брудершафт не помог, и мы еще долго выкали друг другу. Вот и все. И на целый год тишина. Я через день и думать об этом забыл. А в ней, оказывается, этот поцелуй жил, как бомба замедленного действия.
У меня за этот период женщин с десяток сменилось. Ни с одной ничего серьезного. Если постель не серьезным чем-то считать. Спали, и разбегались в разные стороны. О любви не говорю, даже ласки в этих женщинах я не встречал. Они выполняли свою работу. Все это чушь собачья. Обычные человеческие отправления. Ничего более. Да я и не знал тогда, что бывает что-то более. Мне хотелось есть – я заходил в кафешку, хотелось спать – ложился в кровать, хотелось секса – шел, если были деньги, в массажный кабинет, выбирал сразу двоих девушек (это лучше, чем с одной, причем, не в два, а раз в десять), ну и так далее. Желание существует, чтобы его удовлетворять.
Так прошел год. Чтоб я хоть раз вспомнил о Свете за это время! Несколько раз заходил к Юрию. Раз пили водку. Другой раз – чай. Она промелькнула как-то из-за двери. Сказала, что голова болит, что она не выйдет. Как-то просидела с нами до глубокой ночи. Резались в покер. Ставки были смехотворными. Часов за пять, беспрерывно проигрывая, я просадил не больше двадцатника. Я вообще не шибко везучий. Да и карты – одно из самых дебильных, после занятия спортом, времяпрепровождений.
Началось все ровно через год после нашего брудершафта. Я пришел домой пьяный с очередного фуршета в Доме журналистов. Был где-то первый час ночи. По телеку ничего путного не шло, и я уже собрался расстилать постель, как вдруг (удивительно пошлый литературный прием, если только дело касается литературы, а не правды жизни) позвонили в дверь. Я вяло открыл. В проеме двери стояла Светлана. Ничего не екнуло в груди у меня. Ничего не шевельнулось. Раз пришла Света, значит что-то нужно Юре.
– Вот, тут супруг просил передать, – она протянула здоровенный том «Звезды философии» Павла Таранова.
Юра с неделю донимал меня какими-то справками из жизни сапожника Беме. Зачем-то ему понадобилась информация по Каббале. Поспорил с кем-то, что ли? Я дал ему это несколько бестолковое издание. И он им, похоже, удовлетворился полностью.
Разумеется, я пригласил ее войти. Во лбу у меня было грамм четыреста водки и бутылочка пива. Этого достаточно, чтобы изображать галантность и мгновенно реагировать на женский пол от 14 до 50 включительно. А передо мной стояла молодая красавица. На кухне я предложил ей на выбор чай, водку, настоянную на лимонных корках, и бутылочку «Бочкарева» из холодильника. К моему удивлению и радости, она выбрала второе. Разлил водку в две рюмки, вполне отдавая себе отчет в том, что могу перебрать, и чокнулся с ней. Закуски в доме не было никакой. Я принялся было суетиться, проверив все шкафчики, но на тот момент у меня не было даже корки хлеба. Она остановила меня, сказав, что есть совсем не хочет. Я придвинул табурет к ней ближе. Потом еще ближе. Говорили о ее сыне. О том, что ей живется тоскливо, что муж все больше пьет. Я придвинулся совсем вплотную. А что мне еще оставалось? Ночь, алкоголь, я и она – все составляющие этой формулы в сборе и удивительно согласованы между собой. Мгновенно вспомнил брудершафт. Предложил еще раз пересилить наше выканье. Как в плохом кино. Но что плохо для кино – сказочно для пьяного реалиста.
