В большом тёмном зале работало около сотни компьютеров. Так как они были уже весьма пожилые по компьютерным меркам: минимум десять лет почти непрерывной работы, то в равномерное гудение вентиляторов периодически вступало позвякивание, поскрипывание и попискивание. Но вот в зале включилось освещение, и живой свет залил пространство зала. Это пришли на работу первые сотрудники инженерной службы. И так было везде: в общих залах, и комнатах, и отдельных кабинетах, где человек и компьютер действительно оставались один на один.
Свет шёл ото всюду: яркий – с потолка, более блёклый – со стен и перегородок, и даже с пола, отмечая пути следования при возможной эвакуации. Люди заходили в зал, некоторые сразу начинали поливать и подкармливать световые панели, такие панели начинали светить ярче: ведь электрическое поле – электрическим, но сейчас, зимой, удобрение для биогенераторов не помешает. Там же, где всё пускалось на откуп стандартному автоматическому регламенту сопровождения, свет был приглушенный.
Люди приходили, садились в кресла, надевали перчатки и очки дополнительной реальности, некоторые, кто с утра не пил чай на рабочем месте, сразу переводили их в режим виртуальной реальности, просто максимально затеняя. Их, правда, выбрасывало из этого режима каждые полчаса согласно регламенту охраны труда.
В производственных помещениях всё было гораздо строже: человек пришёл – значит должен работать, остальное сделают роботы, если их, конечно, не забудут озадачить соответствующей программой: не подтвердил мастер заявку – будь любезен, сам готовить рабочее место или идти на склад за инструментом. Людей, конечно, здесь мало, но всё равно до состояния «вкалывают роботы – счастлив человек» ещё очень далеко, пока роботы не могут себе ставить задачи, особенно на основе противоречивых данных, типа делай это, нет, делай то и там. Тут только люди могут разобраться. Пока они не дорастут до нормального управления роботами или роботы не обзаведутся повсеместно псевдоестественным интеллектом. Вот тогда и случится восстание машин, а пока остаётся только друг друга тихо ненавидеть: людей – за неточность и непоследовательность, роботов – за то, что отбирают рабочие места. Поэтому нет-нет да найдется тот, кто попытается пнуть пушистого робота-уборщика, но после недели работы вместо него, такое желание на некоторое время пропадает. А желание пнуть робота-сварщика не возникает, потому что он тяжелый, твердый, и при очередном этапе обучения на новое оборудование научился давать сдачи.
И вот в один из таких обычных дней начальство, доверяя только живому человеческому общению, а не бездушной видеоконференции, собрало совещание из начальства рангом поменьше. Но эта рядовая практика в этот раз сильно взбаламутила местную общественность.
Ещё бы: начальство озвучило планы, снизошедшие с «самого верха», в которых нашлось место каждому. Ведь сейчас в разгар зимы предстояло уже к весне создать новое, доселе не виданное чудо чудное, да диво дивное. Старики, услышав новость, разделились на два лагеря: одни вспоминали сказку «Двенадцать месяцев», а другие «Сказ про Федота-стрельца». А те, кто ничего не мог вспомнить, уже здесь не работали. А вспоминать сказки было от чего: ведь ещё не был утвержден облик этого чуда, которое грозилось стать уже Юдом.
Для международной выставки решено было сделать демонстратор передовых отечественных технологий.
Приняв информацию к сведению, люди начали усиленно готовиться, а начальство принялось усиленно совещаться. Ведь от того как посовещаешься, так и решишь как овеществлять дизайнерскую мысль. Например, можно вырастить из дерева целиком, но это долго: минимум год, если не учитывать зимний период, да и специалистов у нас нет, а они есть у вас, но вы не хотите это делать, потому что ваши специалисты очень дороги, а наши нет, причём любые, даже которые есть.
Тогда можно напечатать из пластика или из металла: загрузил картинку – и пошла работа, только сырьё в топку подбрасывай… Тоже нельзя: пластик непрочный, а вдруг наше чудо под лавину попадёт и сломается. А металл?.. Ну попробуйте сперва отдолбить сорок квадратных метров поддержек а потом зачистить. Ведь надо, что бы было всё как яичко. А если вырастить две половинки, а потом сваркой? Смотри пункт про яичко.
И всё бы ничего, но вслед за совещаниями и озвучиваемыми предложениями, по производству носились рабочие и роботы, то отогревая оранжерею и проверяя объёмы ускорителя роста и остатки топлива в реакторах, то срочно вытаскивая готовую продукцию из печатающих станков, и думая, и вычисляя, как выполнить планы производства, установленные до судьбоносного решения. Особенно тяжело было роботам с искусственным интеллектом. К концу первой недели совещаний они начали огрызаться, а к концу второй – уверенно посылали всех «на хрен». И этому их никто не учил.
А люди тоже огрызались, и вообще разделились на три лагеря: «зачем это вообще надо, планы никто не отменял», «любой каприз за ваши деньги» и «за любой кипишь, кроме голодовки». Такое расслоение заметнее в инженерных службах, так как у них пока было больше времени на эти вещи, да как что некоторые перестали друг с другом чай пить на работе. Вот как.
И вот однажды, кто-то вспомнил, как у него в детстве была игра-мозаика со странным, кажется французским названием «Ле Го». Это сейчас в фаворе живая глина: и с мелкой моторикой ребенку поможет, и сказку расскажет, и взрослым компанию составит, чтобы не только рюмка водки на столе. Кстати, а может из этой самой глины? Нет, непрочная и больно своевольная, а ещё щекотки боится, как бы генетики не бились, начнёшь выглаживать поверхность – будет ржать до истерики и всю форму растеряет. Да и спирта не напасёшься кормить её.
В общем, к концу первого месяца до весны определись с технологией изготовления: делаем скорлупки максимально возможного размера, и их выкладываем на каркас из блоков а ля «Ле Го». Но снабженцы на всякий случай закупили пару цистерн со спиртом: вдруг про глину вспомнят, или не вспомнят.
