Промозглым туманным утром 5 октября 1999 года сотрудница Аптекарского огорода, расположенного на проспекте Мира в Москве, обходя парк в начале рабочего дня и любуясь красотой увядающего сада, в недоумении остановилась перед одним из экспонатов на аллее дендрария. Ее внимание привлек небольшой, диковинный побег с необычными листьями, растущий под буком и сантиметров на 40 выдающийся над землей. Веточки растения покрывали листья треугольной формы с красными прожилками, а на верхушке стебля красовался странный цветок бежевого цвета, по форме напоминающий европейскую курительную трубку. Тщательно осмотрев чудо-побег со всех сторон, пометив на карте место находки, дважды перелистав толстую тетрадь, в которую заносятся все маломальские изменения, происходящие с обитателями сада, и не найдя в ней никаких упоминаний про данное растение, она изобразила на лице крайнее изумление и с такой физиономией часом позже вошла в кабинет директора парка.
Через три дня на дорожках ботанического сада появился профессор Зампун, лысый старичок в малиновом плаще, видный знаток тропических и субтропических растений. Покружившись возле «трубочного» цветка и высказав пару умных замечаний по поводу гомологических рядов, он огорошил директора утверждением, что перед ними обычная орхидея, занесенная сюда, по-видимому, из оранжереи, где их тьма-тьмущая. На возражение собеседника о том, что Москва, дескать, не Бразилия и не Зимбабве, чтобы в ней под открытым небом вырастали капризные поселенцы сельв и джунглей, Зампун легкомысленно отмахнулся. Утверждение, что новоявленный «трубочник» вовсе не похож ни на один из известных видов орхидей, да и вообще ни на что не похож, тоже пропустил мимо ушей. Зато спустя полтора часа профессор с таинственным пришепетыванием вещал на лекции в Ботаническом институте об открытии им нового подвида растений, предположительно, представителя семейства арековых, название которого родилось в голове ученого само собой – Zampun botane. Как только профессор произнес в давящей тишине два этих звучных слова, аудитория захлебнулась в бурных и продолжительных аплодисментах, ибо вся аспирантура и студенты Биологического института давно уже вслух высказывали мнение о том, что их уважаемый препод, одержимый идеей вписать свою причудливую фамилию в историю ботаники, – без пяти минут кандидат на отправку в сумасшедший дом. И раз уж эти два заветных слова вырвались из его груди, то ждать переезда осталось недолго.
Надо сказать, что с классификацией цветка профессор слегка погорячился, однако радость по поводу сделанного открытия была небезосновательной, поскольку найденный цветок действительно оказался совершенно новой, необычной формой растительного мира. И вопрос его необычности сводился не столько к исследованию особенностей его внешнего вида, окраски, способа размножения, специфике питания и прочего, хотя и это тоже было интересно. Весь тимус заключался в странном образе его жизни – растение, если можно так выразиться, слегка заплутало во времени, точнее, во временах года: оно зацветало осенью, плодоносило зимой, увядало и сбрасывало листья весной, а «зимовало» летом.
Обнаружилось это не сразу. Когда по осени выяснилось, что возвышающееся на крепком стебельке сооружение в форме трубки и впрямь является цветком, то есть органом размножения, а не простым листочком, только отмахнулись: дескать, мало ли растений, которые плодоносят по два или даже по три раза в году. Наверное, весной, в пору всеобщего цветения, размеры его цветка были слишком малы для того, чтобы его заметили под буком и другими великанами, а сейчас он подрос, окреп и заявил о себе в полную силу. Когда зимой – в середине января, в крещенские морозы под 20 градусов! – на месте трубки показалась горсть желтых плодов, по виду напоминающая виноградную гроздь, все только морщились, мол, с кем не бывает, вон рябина со своей сорбиновой кислотой тоже сохраняет свои яблочки до весны, чтобы воробьи и синички не загнулись от голода. Когда же весной, в самую пору цветения работники парка заметили на цветке Зампуна пожелтение и увядание листьев, но при этом цветок дал побеги, отмахиваться и морщиться перестали. Ну а когда все лето росток простоял абсолютно голый, без единого листочка, и в сентябре, когда все о нем забыли, решив, что он погиб, вдруг пришел в движение, очнулся от летней спячки, начал бурно ветвиться во все стороны, чуть изменил окраску ствола, дал несколько новых побегов с набухшими почками, тогда чудесное растение снова оказалось в центре внимания.
Осенью 2000 года на дорожках Аптекарского огорода собрался целый консилиум ученых, ведущих специалистов в области ботаники. Светила современной науки, по очереди приближаясь к редкому растению, за год увеличившемуся в размерах почти вдвое, с важностью выпячивали губы, почтительно кивали и удивленно пожимали плечами. Профессор Зампун пребывал в блаженном умиротворении. Выслушивая хвалебные речи о том, какой важный вклад внес он лично в изучение растительного мира и развитие ботанической науки, очаровательный старичок расплывался в слезливой улыбке и победно потрясал кулаком в адрес своих попрятавшихся по углам недоброжелателей, мечтавших поскорее отправить его на пенсию. Всем собравшимся в тот день участникам встречи было очевидно: если откинуть версию тщательно спланированной и гениально исполненной операции по всеобщему одурачиванию, то они присутствуют при рождении настоящего чуда! Ибо в это невозможно поверить – не может растение, пусть даже случайно завезенное сюда с экватора или из Южного полушария прорасти, расцвести и заблагоухать на чужеземных просторах, не приспособившись при этом к смене времен года, наперекор всем местным климатическим условиям продолжая жить в том календарном ритме, в каком появлялись на свет, росли и размножались вместе с ним все его неизвестные науке предки!
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
