Буквы разные писать
Тонким пёрышком в тетрадь…
М. С. Пляцковский
«Чему учат в школе»
Вы думаете, я говорю по-французски? Нет, я не имел счастия воспользоваться таким воспитанием. Мой отец был мерзавец, скотина. Он и не думал меня выучить французскому языку. Я был тогда ещё ребёнком, меня легко было приучить, стоило только посечь хорошенько, и я бы знал, я бы непременно знал.
Н. В. Гоголь «Женитьба»
– Пряник медовый дашь?
Фраза из фильма «Сказка о Мальчише-Кибальчише»
по А. П. Гайдару
– Ты мне – никто! никто!! – кричит маленькая девочка.
И кричит она их, эти страшные слова, а вернее, слово (страшное слово во всей фразе всего одно, но зато какое! – это уничижающее, уничтожающее «никто!») – не кому-нибудь, а своей родной, собственной своей, бабушке.
На что бабушка, естественно…
Молчит.
А девочка, расценив бабушкино молчание как некий знак (согласия и чуть ли даже не одобрения), продолжает. Успех свой надо закрепить:
– Вот сама подумай. Подумай, ты же умная! – приглашает она бабушку к размышлению, раздумью, да ещё и ободряет («умная!»), видимо, совсем уж обнаглев.
– Ты мне не мама… – рассуждает вслух, – и не папа… Ведь не папа же?
Искоса следя за бабушкиной реакцией, девочка делает лукавую паузу, будто проверяя бабушку, играя с ней: а вдруг поддастся?.. спорить начнёт…
И, не дождавшись (да особенно-то и не стараясь дождаться) какого-либо ответа (да и какой здесь может быть «какой-либо» ответ?), сама же себе и отвечает:
– И не папа.
Что и требовалось доказать.
Впрочем, реакция всё-таки следует. Бабушка всё так же, молча и будто бы даже со вздохом смирения, кивает, что, очевидно, должно означать: да, она своей внучке не папа. И она, бабушка, признаёт этот факт, осознаёт его во всей неоспоримой, неопровержимой и сокрушающей полноте. Ведь это же очевидно, ну сами подумайте, ну в самом-то деле: ну какая же она своей внучке «папа»?!
Девочка торжествует.
Однако милостиво решает дать незадачливой бабушке последний шанс. И, словно соломинку утопающему, бросает небрежно, но вместе с тем и великодушно:
– Ну тогда, может быть, ты мне сестра?
И снова делает паузу, на этот раз совсем уже коротенькую, коротю-ю-сенькую (так, чистая формальность); и снова, не дожидаясь ответа, сама же отвечает-заключает:
– Не сестра.
Казалось бы, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Но нет! Все – абсолютно все! – формальности должны быть соблюдены маленькой… тиранкой?.. тираньей?.. Тираншей! Сказки про доброго (но справедливого!) царя, думаю, известны читателю.
А посему:
– Или, может быть, брат?
И – уже без паузы, решив не дожидаться ни бабушкиных молчаливых согласных кивков, ни вздохов послушного смирения… или смиренного послушания… или же, наоборот, – несогласных, а то и вовсе – укоризненных! – покачиваний головы из стороны в сторону, – девочка констатирует:
– И не брат.
После чего доказательство очевидного (и ведь блестящее, надо заметить, доказательство!) вступает в свою завершающую фазу:
– Вот видишь? Не папа и не мама, не сестра и не брат. Тогда кто же ты мне? – искусством задавания риторических вопросов это маленькое… маленькое… э-э-э… ну, скажем так, существо… маленькое существо овладело вполне. И искусством давания ответов (таких же точно – риторических) тоже овладело оно:
– Ты мне – никто. И поэтому я тебя – слушаться – не буду! – торжественно заключает юная победительница.
А что же бабушка?
А бабушка всё так же молчит.
Девочка – празднует победу! В душе её – поют фанфары! Вспыхивает, искрясь огнями, праздничный салют! Она – ликует! Но, конечно же, только внутренне. А внешне… внешне лишь лёгкая улыбка (улыбочка) играет на её лице.
И вот наконец слышится спокойный бабушкин голос:
– Я – твоя бабушка.
И затем всё так же спокойно и даже ласково (и как это у неё так получается?) бабушка говорит:
– Ну, пойдём уже уроки делать… Пойдём, пойдём…
И как, спрашивается, она всё это терпит?! Все эти выходки? Да как она может?!
Да от кого?! – от собственной внучки!..
Какая же это всё-таки ужасная девочка! Какая-то она… совсем невоспитанная. Так себя вести!.. Говорить такое! – родной бабушке!
Или вот это. Хотя уже одного только вышеописанного достаточно. Но всё-таки… Всё-таки. Вот представьте себе. Ну хоть на минуточку! Нет, вы только взгляните на это!
Девочка стоит в кладовке – тихо-тихо, как мышка… буквально чуть дыша… едва дыша… не дыша даже.
И – из этой самой кладовки, сквозь щёлочку, – наблюдает за бабушкой: как та ходит по всей квартире – ищет её, свою маленькую внучку.
Нет, конечно, «по всей квартире» – это сильно сказано, ведь из одной только кладовки (да ещё сквозь ма-а-аленькую, сквозь мал-ю-ю-ю-сенькую такую щёлочку… да ещё и не дыша – а то вдруг бабушка услышит!.. и тогда уж точно обнаружит её укрытие) не больно-то много увидишь. Да ничего не увидишь! Только и увидишь, что бабушкину спину, когда та идёт из коридора на кухню. И потом (правда, вовремя отпрянув) можно увидеть бабушку, идущую обратно: из кухни – снова в коридор… Но зато уж точно всегда можно услышать, как бабушка, ходя взад-вперёд по коридору и по всем трём комнатам: детской, родительской и большой… и даже в туалет заглядывает… – всё так же спокойно, всё тем же добрым (и ласковым!) голосом – зовёт… зовёт её, эту ужасную, эту кошмарную, несносную эту девочку:
– Катя-а-а… Катенька-а-а… Катю-у-у-ша-а-а…