Ранняя весна
К тому времени, как Алекс удалось смыть со своего хорошего шерстяного пальто кровь, стало слишком тепло, чтобы его носить. Весна пришла скрепя сердце. Бледно-синие утра так и не стали солнечней; вместо этого они сменились сырыми, пасмурными днями, и дорогу высокими грязными меренгами окаймлял упрямый иней. Но примерно в середине марта снег на заплатках лужайки между каменными дорожками Старого кампуса начал таять, и под ним показалась влажная, черная, покрытая спутанной травой земля. Неожиданно для себя Алекс начала засиживаться на подоконниках тайных комнат на верхнем этаже дома 268 по Йорк-стрит и читать «Рекомендуемые требования к кандидатам в “Лету”».
Она слышала, как на каминной полке тикают часы, слышала, как звонит колокольчик, когда покупатели входят и выходят из расположенного внизу магазина одежды. Среди членов «Леты» тайные комнаты над магазином известны под ласковым прозвищем «Конура», а коммерческое помещение под ними в разное время успело побывать магазином обуви, офисом компании, продающей услуги в сфере активного туризма, и круглосуточным минимаркетом «Wawa» с собственной стойкой «Тако Белл». Дневники Леты тех времен были переполнены жалобами на вонь пережаренной фасоли и лука, проникающую сквозь пол. Это продолжалось до 1995 года, пока кто-то не заколдовал «Конуру» и черную лестницу, выходившую в переулок так, чтобы они всегда пахли кондиционером для белья и гвоздикой.
Алекс нашла брошюру с рекомендациями Дома Леты в какую-то из слившихся в ее памяти недель после инцидента в особняке на Оранж. С тех пор она только один раз проверила свою электронную почту со старого компьютера «Конуры», увидела длинную цепочку писем от декана Сэндоу и вышла из ящика. Она не заряжала свой севший мобильник, не ходила на пары, наблюдала, как ветви, будто примеряющие кольца женщины, пускают побеги. Она съела всю еду из кладовых и морозильника: сначала изысканные сыры и упаковки с копченым лососем, потом банки бобов и вымоченные в сиропе персики из коробок, помеченных надписью: «Неприкосновенные запасы». Когда они закончились, она начала беспардонно заказывать доставку еды, оплачивая ее с по-прежнему активного счета Дарлингтона. Спускаться и снова подниматься по лестнице было настолько утомительно, что ей приходилось отдыхать перед тем, как накинуться на обед или ужин, а иногда она вообще не удосуживалась поесть и просто засыпала на подоконнике или на полу среди целлофановых пакетов и завернутых в фольгу контейнеров. Проведать ее никто не приходил. Никого не осталось.
На обложке изданной по дешевке, скрепленной скобами брошюры была напечатана черно-белая фотография башни Харкнесса. Под ней стояла надпись: «Мы пастыри». Алекс сомневалась, что, выбирая девиз, основатели Дома Леты хотели процитировать Джонни Кэша, но, видя эти слова, всякий раз вспоминала, как лежала на старом матрасе в норе Лена в Ван-Найс; как комната вращалась, на полу рядом с ней стояла банка с недоеденным клюквенным соусом, а Джонни Кэш пел: «We are the shepherds, we walked ‘cross the mountains. We left our flocks when the new star appeared»[1]. Ей вспоминалось, как Лен повернулся к ней, сунул руку ей под рубашку и пробормотал ей на ухо: «Дерьмовые из них вышли пастыри».
Рекомендуемые требования к кандидатам в Дом Леты находились ближе к концу брошюры и в последний раз обновлялись в 1962 году.
• Высокие академические достижения, особенно в истории и химии.
• Способность к языкам и практическое владение латынью и греческим.
• Хорошая физическая форма и обладание навыками гигиены. Доказательства регулярных занятий физическими упражнениями приветствуются.
• Проявляет признаки уравновешенности и рассудительности.
• Интерес к мистике не одобряется, поскольку он часто свидетельствует об асоциальности.
• Не должен брезговать проявлениями телесности.
MORS VINCIT OMNIA.
Алекс, чье владение латынью было далеко не практическим, перевела фразу со словарем: «Смерть побеждает все». Но на полях кто-то, почти вымарав «vincit» синей шариковой ручкой, написал над глаголом «irrrumat».
Приложение к рекомендациям «Леты» гласило: «Стандартные требования к кандидатам были смягчены в двух случаях с неоднозначными результатами: в случае Лоуэлла Скотта (бакалавр английского языка, 1909) и в случае Синклера Белла Брэвермана (степень не получил, 1950)».
Здесь на полях стояла еще одна пометка, явно сделанная неровным, похожим на кардиограмму почерком Дарлингтона: «Алекс Стерн». Ей вспомнилась кровь, дочерна пропитавшая ковер старого особняка Андерсонов. Ей вспомнился декан, поразительная белизна торчащей из его бедра кости, вонь диких псов.
Алекс отложила алюминиевый контейнер с холодным фалафелем от «Mamoun’s» и вытерла руки о свои спортивные штаны Дома Леты. Прохромав в ванную, она открыла пузырек золпидема и сунула под язык таблетку. Она набрала в ладонь воды из-под крана, понаблюдала, как вода струится сквозь ее пальцы, послушала унылый сосущий звук из стокового отверстия. Стандартные требования к кандидатам были смягчены в двух случаях.
Впервые за несколько недель она посмотрела на девушку в забрызганном водой зеркале. Эта израненная девушка задрала майку: вату усеивали желтые гнойные пятна. Глубокая рана в боку Алекс покрылась черной коркой. От укуса осталась заметная дуга; она знала, что заживать она будет тяжело – если вообще заживет. Ее карту изменили. Ее береговую линию искромсали. Mors irrumat omnia. Смерть ебет нас всех.
Алекс осторожно прикоснулась к горячей красной коже, вокруг следов от зубов. Рана воспалялась. Она ощутила что-то похожее на тревогу. Разум призывал ее к самосохранению, но мысль о том, чтобы снять трубку и заказать такси до студенческого медцентра – каждое действие потребовало бы новое действие, – была слишком подавляющей, а теплая, тупая пульсация поджигающего себя тела стала почти приятной. Возможно, у нее начнутся лихорадка и галлюцинации.
