Ночь с 31 октября на 1 ноября 1827 года, Одесса, побережье Большого Фонтана
– Не пристанем здесь, барин, – чумазый моряк в тулупе, подпоясанном веревочкой, перегнулся через шаткий борт рыбачьего баркаса, вглядываясь в ревущее, черное море. Несмотря на пронизывающий холод приближающейся зимы и штормов, был он без шапки, и, взъерошенные ветром длинные волосы его торчали на голове, напоминая средневековый шлем, страшный в ненастной ночи.
– Почему это? – Единственный пассажир рыбачьей посудины прислонился к шаткой дощатой перегородке, изо всех сил стараясь удержаться на ногах. Шторм еще не разыгрался вовсю, но белые гребни черных волн, поднимающиеся из глубины, выглядели тревожно. И над всем этим – над пенными гребнями, над черным морем – стоял гул, не проходящий, пугающий гул, в котором не было никаких человеческих звуков.
Это был рокот моря – страшный звук близкой непогоды, хорошо знакомый всем морякам и пугающе безнадежный для тех, кто никогда не отплывал далеко от суши. Этот звук говорил о силе, самой мощной и свирепой силе на земле, способной сломать человеческую волю, как тоненькую тростинку.
Казалось, в безбрежных недрах кто-то завел громовую, грохочущую машину, готовую вот-вот вырваться на волю и уничтожить всё, живущее на темной, ночной земле.
– Шторм к ночи будет, – объяснил терпеливо моряк, привыкший к ничего не понимающим в море пассажирам. За свой век он перевез их немало. В основном это были контрабандисты, сопровождающие товар иностранные купцы, ступившие на путь контрабанды ради быстрого обогащения и не всегда достигнувшие в том успеха. Были и беглые каторжники, и лихие люди, объявленные в царский розыск. Именно для всех них и существовал тайный морской путь, приносящий гораздо больше прибыли, чем обычная торговля рыбой.
– А сейчас что, не ночь? – удивленно произнес пассажир, с тревогой вглядываясь в черное небо, на котором уже невозможно было разглядеть туч.
– Э, барин… Да какая ж это ночь… – снова вздохнул моряк, изо всех сил пытаясь сохранять терпение, – к зиме темнеет рано. И девяти склянок не пробило. А вот часика за два до полуночи громыхнет. И хорошо бы подальше отойти… Ты покумекай, барин, пошто животом рисковать хочешь. Говорю тебе: не пристанем мы здесь, о мыс собьет. Вот видишь, никак не подойдем.
– Что ты имеешь в виду? – строго спросил пассажир.
– Приливом собьет. А коли шторм разыграется, то кинет прямиком на камни мыса Большой Фонтан. Знаю я, тута не раз ходил. Тут в спокойную погоду подходить надо, тихим днем. А не до тогда, когда море до тебя говорит.
– Море говорит? И что же? – усмехнулся пассажир.
– Говорит, – кивнул моряк, удивляясь про себя непонятливости пассажира, – говорит, что шторм будет. Нельзя к берегу подходить. Волной прилив собьет.
– Мне на берег надо, – сердито отрезал пассажир, оторвавшись от дощатой перегородки. Словно стремясь проверить слова своего перевозчика, он вцепился в самый борт рыбачьего баркаса, и хлипкое дерево застонало под его весом, – мне на берег надо до утра сойти. За что я тебе золото плачу?
– Понимаю, барин, ты щедро платишь, – вздохнул моряк, – да только нет такого золота, шоб морем командовать. Это не я ему говорю, а оно мне. А до утра ты поспеешь. Вот в море как отойдем, так я тебя до утра и доставлю. Попомнишь.
– А если утром шторм разыграется? Что тогда? Как доставишь? – снова усмехнулся пассажир, однако в усмешке этой не было ничего доброго.
– Ну, это как Бог, Господь наш Вседержитель управит, – перекрестился моряк, – не в моей-то власти, барин.
– Вот что, голубчик, ты мне тут шутки не шути! – Пассажир внезапно вытащил из-за пояса револьвер и взвел курок. – Ты не на того нарвался! Сказано тебе: на берег, значит, до берега пойдешь.
– Да ты хоть сто раз из пыркалки своей пуляй, а до берега не пойду! – скривился моряк. – Впрочем, – через минуту сказал он, – есть для тебя выход. Спущу шлюпку на воду, и коли не побоишься-то рискнуть, сам тебя на берег и свезу.
– Вот это другой разговор! – обрадовался пассажир, пряча за пояс револьвер.
– Э… лихой ты человек, смотрю, барин… – Моряк с укором покачал головой.
– Лихой, – уже совсем весело согласился пассажир, – а ты думал, кто по ночам-то под зиму по морю шастает? Оттого и денег много, что лихой. Так что, братец, ты мне зубы не заговаривай, а спускай-ка на воду шлюпку, да поспешим с Божьей помощью. Если пошевелишься, еще до шторма в море уйти успеешь. А я тебе золотишка-то прибавлю, не поскуплюсь.
Моряк бросился быстро готовить шлюпку, искоса поглядывая на пассажира и думая о том, что недаром этот тип с самого начала показался ему странным. И если б не полное безденежье, в котором оказался после того, как с неудачным рейсом его накрыла таможня и отобрала все, ни за что не взял бы его на борт.
Это был еще молодой мужчина, не старше 40 лет. Выглядел он и говорил так, как говорят и выглядят только благородные, а на благородных с деньгами у моряка был тот еще нюх! Одежда у пассажира была высшего сорта – ткань дорогая, а сукно – так из такого сукна только по Парижам и шьют. К тому же, цепочка для часов, брелоки и портсигар были из чистого золота – моряк подсмотрел, когда пассажир прикуривал сигару. И хотя сел он в Румынии, было видно, что прибыл проездом, через много стран.
Просьба отвезти его к одесскому побережью не выглядела странной. Странны были два армейских револьвера да охотничий нож. Этот арсенал моряк разглядел, когда мужчина входил в хлипкую единственную каюту, предназначенную для перевозки пассажиров. Он вошел на борт с одним саквояжем – и моряк подозревал, что в саквояже из оружейного арсенала может быть что-то еще.
Впрочем, и сам моряк, хозяин рыбачьего баркаса, и его малочисленная команда были приучены помалкивать обо всем, что видели, крепко держать язык за зубами. Тем и жили все это время, старательно перевозя контрабанду и людей. А потому странный пассажир попал в подходящее место – несмотря на все свои странности.
«Разбойник с большой дороги, – думал про себя моряк, – или того похуже – лихой убивец, бандит, по которому каторга плачет. Наверняка ждут его в Одессе головорезы, с которыми богачей будет как семечки лущить, на ножи выставлять. Ну да бог с ним, нехай лущит, раз мне золото платит. Только вот держать с ним надо ухо востро».
Моряк и рад был, что пассажир решил покинуть корабль и высадиться на берег. Оно-то и хорошо, если б не шторм. И почему нельзя было послушать разумного совета и переждать шторм в безопасном месте? Часом раньше, часом позже – чего тут вообще спешить? Но делать было нечего. Моряк помнил холодный блеск револьвера – он выглядел гораздо страшнее, чем море перед штормом. Поэтому выхода не было.
