Ветер в который раз просочился через окно в кабинете, заставив подняться в воздух плотные гардины. Те с довольно-таки громким звуком опустились на подоконник, и после очередного ветряного порыва сбили старую тонкую вазу на пол. На звук разбитого стекла Семён Эдуардович все-таки поднял голову, заставив себя отвлечься от литературы. В последнее время он был так сильно увлечен книгой по клинической психологии, которую подарил ему коллега, что ни один грохот не мог привлечь его внимания. В этот раз же привлек внимание не грохот, а сам факт того, что разбилась любимая мамина ваза. Встав на ноги, Семён аккуратно потер переносицу носа, пытаясь вспомнить, от каких еще дел его отвлекла увлекательная книга. Потом он вспомнил про сегодняшнее совещание и кивнул сам себе.
Собирая осколки с пола, Семён Эдуардович думал о том, как сообщить о нелепой ситуации с разбитой вазой маме. Только сегодня она звонила и находилась в благоприятном расположении духа. Прямо сейчас, поднимая каждый из осколков и кидая их в ведро, Семён мог поклясться себе в том, что сила привязанности человека к родным предметам настолько велика, что способна повлечь за собой ужасные последствия.
Потом Семён подумал: «А есть ли у меня в жизни что-то такое, что могло бы повлечь за собой ужасные последствия?». Сначала он подумал, что есть. Поразмыслил. Потом еще поразмыслил и пришел к выводу, что в жизни есть так много простых мелочей, способных сделать человека разумного счастливым. Вряд ли он стал бы зацикливаться на одной единственной вещи.
Он вспомнил, как каждый раз, когда едет куда-то в путешествие, останавливается на заправке для того, чтобы купить себе стаканчик с горячим кофе. Потом он едет, смотрит в окно, и тихонько его пьет. Только тихонько-тихонько, чтобы резко давление не подскочило… И все его мысли тот момент, когда он просто покупает себе стаканчик с кофе, приобретают положительный смысл, ведь на душе сразу умиротворение и желание поехать куда-нибудь в путешествие, позабыть об обыденности жизни. Он подумал: «Хорошо. Предположим, кофе. А что произойдет, если я перестану его покупать? Что будет, если доктор в один необычный день возьмет, да напишет в справку о том, что мне категорически нельзя кофе? Что я, пропаду?».
Он еще раз взглянул на мешок с побитым стеклом и вспомнил мать, которая с воодушевлением ему рассказывала о том, как тетя Рая подарила ей эту вазу на новоселье, после чего переехала жить в другую страну, и эта ваза стала единственным воспоминанием о тете Рае. Только вот почему она стояла у Семёна Эдуардовича в кабинете, он знать не знал. Либо мать таким образом хотела донести до него свои чувства и оставить никому не нужную вазу, чтобы в минуты отчаяния сын смотрел на нее и вспоминал о семье, либо мать просто хотела найти способ ее разбить.
Так Семён Эдуардович решил, похвалив самого себя за догадки, но матери о разбитой вазе не сказал. Подумал, что сначала расскажет ей о чем-нибудь хорошем, а потом перейдет к плохому. Оставалось только найти что-то хорошее. А в жизни человека, пытающегося сделать жизнь других людей хорошей вместо своей, места для новых положительных впечатлений практически не было. Семён Эдуардович винил в этом беспощадно летящее мимо него время. Хотя ему и было всего каких-то двадцать шесть годков.
Работал Семён Эдуардович психологом в благотворительном фонде. День и ночь он мог проводить за разбором человеческих проблем, быть может, пытаясь не обращать внимания на свои собственные. Каждый божий день к нему приходил новый человек и уходил после некого совета, а уж какой совет давать было ясно только после длительного разговора. Назовем его «сеанс». Людей, которые приходили с проблемами и иногда уходили с ними же Семён Эдуардович называл «пациентами». Ему казалось, что такое название является самым правильным в случае длительной работы над психологией человека, особенно когда Семён Эдуардович мечтал о том, как наконец получит свой диплом магистра по клинической психологии. Стоило ему сказать маме по телефону: «у меня пациент», как на плечи сразу опускалась какая-то приятная ответственность, а руки тянулись к тому, чтобы с гордостью поправить очки на носу.
Впрочем, таким вальяжным молодой человек был только у себя в представлении. На работе в кабинете же он казался людям слишком мягким человеком. То и дело, когда ситуация требовала строгости, Семён Эдуардович мог лишь заговорить чуть громче, да и то голос сразу срывался на забавный писк. К тому же Семён Эдуардович был как раз тем, кто избегал коллективных мероприятий по походу в кино с коллегами на мелодрамы. Коллегам он, краснея, говорил, что не любит кино, где все «ванильно» и «слащаво», а взаправду же любой счастливый конец в фильме был способен довести Семёна Эдуардовича до слёз, межреберной невралгии и активного употребления алкоголя. Потому коллеги звали Семёна Эдуардовича не Семёном Эдуардовичем, даже не Семёном, а ласково, похлопывая его по хрупкому плечу, приговаривали: «Сёма», «Семёша». Сначала это вызывало у молодого человека волну негатива, а затем пришло смирение.
Что же до алкоголя, то это была навеки больная тема для Сёмы. Лет десять тому назад, когда Сёма еще не задумывался о важности образования, саморазвитии в жизни, судьба повернулась к нему не лучшей стороной. Пока юноша разыскивал себе друзей по интересам, интересами для него стали сигареты и алкоголь, а к ним прилагалась соответствующая компания. Так как Сёма был человек рассудительный, он решил взять от жизни все, весь комплект вместе с друзьями, потому следующие годы разгребал те самые последствия принятого «рассудительного» решения. Прошло несколько лет, и юный Сёма принял решение во что бы то ни стало вернуться к жизни обычного образованного человека, не без помощи мамы, которая теперь по сей день напоминала сыну о непростительном прошлом. Теперь же Сёма воплощал мечты матери об образованном сыне в реальность и был спокоен за свое будущее. Одна лишь мысль в иной раз о прошлом заставляла его вздрогнуть или проснуться в ночи, после чего заснуть уже было невозможно.
Набрав полную грудь воздуха, Сёма посмотрел в экран телефона с небольшой надеждой в глазах. Каждый день он начинал с того, что смотрел в общую беседу их фонда, отмечая, с кем сегодня можно будет попить чай в перерыв. Сёма не скрывал, что друзей у него особенно не было, потому он цеплялся за каждый шанс пообщаться с коллегами. К сожалению, общение выходило лишь в рамках офиса, который арендовал фонд, а на большее Сёма был не способен. Вернее, может быть, и был, но строил внутри себя «психологические рамки», и сам это признавал. Увы, ему было так в них комфортно, что стоило хотя бы немного, например, словом, за них выйти, как потом он начинал испытывать стыд и сожаление.
