– Оборви всё! – прорычал мужчина, стукнув посохом о пол.
От удара на каменной поверхности выступил колючий морозный узор, но это ничуть не смутило женщину. В своих чёрных лохмотьях она напоминала ворону. Глубокий капюшон скрывал волосы и лицо, позволяя рассмотреть только подбородок и узкие губы, подкрашенные сажей. На поясе у неё висел старый серп и несколько склянок. При движении они то и дело соприкасались друг с другом, издавая противный лязг.
Подняв руку, она грозно шикнула на незваного гостя. В её доме никому не следовало вести себя неуважительно, даже если это сам бог.
– Знаю, зачем ты пришёл, да только сказать мне нечего.
– Вестига, не для себя прошу, – глухо отозвался мужчина, подойдя ближе.
При каждом шаге, посох издавал звон, оставляя дорожку морозных пятен.
– Не ведаешь ты скрытого, оттого и гневаешься. Можешь хоть кричать, хоть угрожать, а такие связи не в моей власти обрывать. Ни одна пряха не возьмётся вынимать нити из центра уже готового полотна.
– Значит зря серп на поясе носишь!
Он прошёл до ряда полупрозрачных, светящихся нитей, что оплетали пещеру подобно паутине и устремил свой взор в темноту одного из коридоров.
Логово Вестиги находилось так глубоко под землёй, что даже ему здесь было неуютно. Большую часть времени она проводила здесь, лишь иногда позволяя себе выйти на поверхность. Встретить её – к беде, но он сюда пришёл сознательно.
Перед глазами возник образ ледяного зала, где сейчас спала его дочь. В хрустальном гробу на серебряных цепях её качали векшицы будто в колыбели. Такую хрупкую и беззащитную. Девочку, так и не познавшую материнской любви, и сражённую человеческим коварством.
Он чувствовал, что должен защитить своё сокровище любой ценой и оттого не боялся спуститься в логово той, к кому даже боги обращаться боялись. Хотя бояться, он разучился уже давно, впрочем, как и надеяться на лучшее.
– Не твоя она! – бросила ему в спину женщина, – Не тебе подарена, а миру. Значит, должна сама решать, с кем ей быть.
– Да что тебе, пустоцветной знать об этом! – фыркнул он, резко обернувшись.
Вестига стояла у небольшой каменной купели, опустив голову и пытаясь что-то поймать в воде. Чёрные кончики пальцев касались поверхности, то и дело погружаясь глубже, из–за чего рунический узор на рукаве быстро пропитался влагой.
– Ты забываешься, – тихо и вместе с этим грозно молвила она, – Мы совсем неравны. Мне нет нужды быть причастной к миру, и я не нуждаюсь в поклонении. Неважно, будут ли меня помнить или забудут. Пока существует жизнь – буду существовать и я. А ты, как и многие другие не больше чем булыжник, брошенный в воду. От одних камней, круги едва заметные, от других – глубокие и долгие. Вот только вода всё скроет, и все камни окажутся погребённые в густом иле забвения. Поэтому оставь суету и прислушайся к голосу разума.
– Тогда что тебе одна небольшая услуга? – с мольбой в голосе произнёс мужчина.
– Это порядок. За жизнью следует смерть и никак иначе. Твоя дочь рождена вопреки всему, оттого и мается. Стоит ли говорить, что ты мог выбрать себе в пару любую другую богиню, но…
– Давай не будем об этом, – он резко оборвал эту речь, не желая касаться прошлого даже на словах, – Что сделано, то сделано.
– Тогда не мешай мирозданию залатывать раны. Твоей дочери начертано прожить долгую жизнь. Можешь над ней хоть коршуном кружить, хоть на сто замков запереть, а всё равно вырвется. Ты сделал свой выбор, теперь настал её черёд.
– Значит, помогать ты не станешь.
– Дважды ты приходил ко мне, и дважды я отказывала, с чего бы что-то изменилось? – ехидно процедила она.
– Хочешь сказать, что не приложила к этому руку?
Усмешка тронула губы под тенью глубокого капюшона. Вестига резко одёрнула руку от воды и выпрямилась.
– Я вижу, что близится час пробуждения. Это последний шанс для неё. Но помни, что каждую дорогу надлежит проходить своими ногами и только в той обуви, которую сам выбрал. Пусть всё идёт своим чередом.
– Ты сейчас о чём? – насторожился мужчина.
– Нить её жизни истончилась под тяжестью горя и слёз. Пять зим осталось и на исходе этого срока, всё само решится. Не должно такому созданию занимать чужое место.
– Ты всё ещё говоришь о моей дочери!
– Для меня все живые создания словно дети, а она, словно птичка с переломанными крыльями.
Думаю, мне не стоит говорить о том, что случается с богами в случае смерти. Ты и сам видел это.
– Ты предлагаешь мне пережить смерть собственного ребёнка?
– Разбуди её сам, иначе будет поздно.
– Нет, ещё не время, – мотнул головой он, не желая верить услышанному.
– Через две зимы князь начнёт собирать невест. Ежели желаешь всё вернуть, можешь попытаться, только помни, что ежели встретит твоя дочь весну среди людей, в своём нынешнем состоянии, то тотчас же сгинет.
– Ты предлагаешь мне её самому отдать человеку? – вновь стукнул посохом, прорычал мужчина, – Не бывать этому!
– Чтобы стать живой, ей для того надо сердце отогреть. Чтобы кровь по жилам заструилась, наполняя тело жизнью. Чтобы жар любовный охватил, да ни отпускал. Коли выберет долг, будет с тобой как равная, а коли иной путь выберет, так станет как они. Не стылой и блёклой, а живой и яркой.
– Чем ярче горит огонь, тем быстрее тухнет.
– Но этот жар может оказать большую услугу, – с лёгким смешком отозвалась Вестига.
Благосклонно приняв помощь приставленного отцом соглядатая, Весения окинула взглядом деревенских. Бедно одетые ребятишки и их матери, вышли поглазеть на воинов и их госпожу, ведь не каждый день удаётся на такое посмотреть. Вскарабкавшись на белую лошадь, Весения тяжело вздохнула. Столько времени в пути, а сердце так и не успокоилась.
Словно бы в ответ, Лихоманка недовольно ударила копытом, после чего заржала. Ей явно не нравилось прислуживать дочери своего господина, поэтому она то и дело ускорялась, а во время ночных стоянок, нередко самовольно покидала конюшню.
Забыли люди как Лихоманка белая витала над полями и лесами, ища жертву. Как падали замертво люди, сражённые хворью. Покуда боги делили между собой эту землю, каждому созданию было место, а как князь решил внести порядок, так и пришлось многим уйти в небытие.
Спрятались, затаились, да и забылись. Весения не раз замечала тоску в чёрных глазах Лихоманки, но и сочувствовать ей не могла. Её из царства хлада отец вывел специально для этого путешествия, вот только девушка так и не поняла, к чему нужна такая напасть в её свите.
Несмотря на то что движения Весении были неуверенными и неловкими, она старалась сохранять силу духа.
– Вижу, тебе всё ещё не по нраву подарок отца, – сухо обронил Яровит, когда они покинули деревню.
– Думаю, в санях было бы куда удобнее, – возразила девушка, улыбнувшись своему тюремщику.
