Доцента Конычева убила невысокая, худенькая, очень элегантно одетая женщина средних лет. Подстерегла у лифта, шагнула навстречу и с размаха плеснула в лицо соляной кислотой. Кислотой по живому – это очень больно. Конычев умер на месте, не выдержало сердце. Женщина стояла над ним и жадно наблюдала, прямо-таки впитывала глазами происходящее. Конычев курировал лечение ее мужа. Лечение не помогло, уж больно был запущен процесс, а расплачиваться пришлось Борису Тельмановичу.
«Мстительницу» признали вменяемой и осудили на пять лет. Minimum minimorum[1] за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшего за собой смерть потерпевшего. Пожалели вдову.
Два года прошло, даже два с половиной, самого Конычева, можно сказать, забыли, тем более что покойник был из тех, кто после смерти попадает в категорию aut nihil[2], но на всех незнакомых, подстерегающих, подкарауливающих, ожидающих возле лифта, в коридоре или, например, у входа в институт, Анна реагировала плохо. Шарахалась и, если сумка была при ней, совала руку в сумку за баллончиком со слезоточивым газом. Баллончик всегда лежал в отдельном кармашке, чтобы не пришлось долго шарить по всей сумке в его поисках. Всего два предмета удостоились такой высокой чести, вторым был мобильный телефон.
У незнакомки был такой тоскливо-затравленный взгляд, что с ней сразу все стало ясно, еще до того, как та открыла рот.
– Извините, пожалуйста, доктор, это вы консультировали Кузнецова из пятой палаты?
Если не очень хочется повторять все заново, то можно бросить на ходу «Обращайтесь к лечащему врачу» и пойти дальше. Но таких, которые с тоскливым взором, Анне всегда было жаль. Не то чтобы хотелось сострадать, кручиниться или вместе, обнявшись, лить слезы, а просто понимала – плохо человеку. Ну а если человеку плохо, то лучше остановиться и ответить на традиционный набор вопросов, обычно начинающийся с того, какой у пациента диагноз, и заканчивающийся на том, какие у него перспективы. Разумеется, ответить так, чтобы не нажить неприятностей – не разгласить врачебную тайну и не нажить врага в лице лечащего врача. Лечащие врачи очень не любят, когда коллеги-консультанты «распускают хвост» перед пациентами. Правда, с лечащим врачом Кузнецова отношения уже, кажется, испорчены… Короче говоря, вне зависимости от прочих факторов и обстоятельств говорить в такой ситуации надо мало, тщательно фильтруя сказанное, диагноз не озвучивать, в конкретику не вдаваться, ограничиться общими фразами, непременно сказать что-нибудь ободряющее. Спрашивают ведь главным образом для того, чтобы услышать что-либо ободряющее.
– Да, я консультировала.
– Я жена его… – Собеседница потеребила изрядно растянутую горловину своего лилового свитера («Лиловый – цвет вдовый», – вспомнила Анна расхожую присказку) и добавила: —…бывшая. Первая.
– Если бывшая, то, извините…
– Вы мне только скажите – рак подтвердился?! – взмолилась собеседница. – Только это – и все! Даже не скажите, а намекните. Мне очень важно знать. Мы расстались совсем недавно…
Бывшая жена Кузнецова частила так, что слова не вставишь.
– Он встретил другую. Вы такая молодая, вам это может показаться смешным, нет, извините, не то я говорю. Мне просто знать, чтобы помочь, ведь его нынешняя жена даже передачи ему не приносит. Я приносила, но от моих он отказывается…
Ничего страшного, подумала Анна, пусть поголодает. При росте где-то в метр семьдесят, Кузнецов весил не меньше ста, а то и ста десяти килограммов. Скинет за время пребывания в больнице немного жира – только лучше себя чувствовать будет.
– …он и общаться со мной отказывается, вбил себе в голову, что я хочу унизить его своей заботой, то есть – возвыситься, показать, какая я хорошая, а ведь на самом деле все не так. Двадцать шесть лет из жизни не вычеркнешь…
Анна вскинула запястье выше, чем требовалось, чуть ли не к самым глазам, и посмотрела на часы. Собеседница сразу же умолкла. Две женщины в белых халатах поверх хирургической формы вышли из отделения урологии и свернули к лестнице. Одна из них на ходу мазнула взглядом по Анне.
– Ничего страшного нет, – сказала Анна. – Кажется, это вообще не тот случай, когда стоит расстраиваться. Все будет хорошо.
– Но Дмитрий Григорьевич…
– Извините, я спешу. Все, что относится к Дмитрию Григорьевичу, лучше обсуждать непосредственно с ним.
Лечащий врач Кузнецова Дмитрий Григорьевич был хитрован, мастер раскрутки на пустом месте. Сказать, что Анна таких не любила, означало не сказать ничего. Врач должен диагностировать и лечить («исцелять» – это слишком пафосно, да и не всегда верно), а не придумывать страшные диагнозы для того, чтобы раскрутить пациента на бабло. И не должен втягивать в этот процесс коллег. Анна не любила, когда ее пытались «использовать втемную» и прикладывала максимум усилий для того, чтобы желающим впредь было неповадно.
Поначалу, во время телефонного разговора, Дмитрий Григорьевич произвел хорошее впечатление – деловитостью, пониманием того, что у доцента кафедры, помимо консультаций на стороне, могут быть и другие дела, а также фразой «Дорожные расходы будут возмещены». Фраза понравилась Анне больше всего. Не хамское «Разумеется – не бесплатно» (Почему «разумеется»? Разные бывают консультации, разные бывают пациенты, разные бывают обстоятельства) и не оскорбительное «Какая у вас такса?» (на это она обычно отвечала: «Это у бл. ей такса, а у меня – гонорар»), а «дорожные расходы будут возмещены». Тонкий намек на важные обстоятельства.
Встретил Дмитрий Григорьевич тоже хорошо, по-джентльменски. Дал перевести дух (шутка ли рулить по пробкам через пол-Москвы, с улицы Маршала Бирюзова до Открытого шоссе, нет, надо было все-таки по кольцу ехать), угостил кофе, рассказал анекдот… А то к некоторым в ординаторскую войти не успеешь, как они выходят тебе навстречу и ведут в палату. Ничего особенного, все понятно – работают люди, берегут каждую минутку, но… Ах, сколько же в жизни этих «но», если на каждое внимание обращать, то жить некогда станет.
