– На какое число ты наметил операцию ребенку из России?
– Операция намечена на пятнадцатое сентября, но делать ее будет Генрих Глесс.
– Я считал, что делать ее будешь ты сам. Или испугался?
– Дело, в другом, папа…
– Ладно, все равно в среду мы собираем консилиум по этому случаю там и поговорим.
Хирург в раздумье, еще некоторое время продолжал держать трубку в руке, и машинально опустив ее на рычаг, подошел к окну. За ним просматривался зеленый госпитальный дворик с рядом нарядных столиков и скамеечек.
То, что происходит с ним вот уже который день, выбивает его из нормального жизненного ритма. Нет, не выбивает, а убивает наповал, лишая мыслей и здравого рассудка. Ему все труднее становится сдерживать себя.
А как хочется поделиться собственными бреднями с отцом – директором кардиологического Центра, профессором, доктором медицинских наук, но опасение за его здоровье останавливает сына.
Отец хирург-кардиолог успел перенести операцию на сердце, а все потому, что вложил его без остатка в науку, в любимую работу, в свой Центр. Тогда он, его сын, стоял у операционного стола, спасая отца, а сейчас…
– Готовьтесь, в наш медбат из Ташкента сегодня прилетают зарубежные врачи-волонтеры. Там они прошли месячную стажировку в ЦВГ (центральный военный госпиталь), – сообщил начальник госпиталя, собрав свободный от дежурств медицинский персонал. – Изобразите чего-либо типа лозунгов: «Мы из СССР», «Дружба навеки», или чего-то в этом роде, мать их так. Куда черти несут народ? Это же надо волонтерство придумали! – вовсе не по-уставному ворчал полковник на неизвестных ему зарубежных коллег. – Мороки с ними не оберешься. Наверняка по-русски ни бум-бум. Ладно, посмотрим. Принимайтесь за дело, – отдал он команду медперсоналу готовиться к встрече с иностранцами.
– Степан Иванович, – обратился он к своему заместителю, – привлеки ходячих раненых в помощь персоналу, возможно, кто из них сможет нацарапать какое приветствие на жестянках. В общем, разберись с этим делом.
Начальник, стянув с головы белый колпак, озабоченно почесал лысину, и отправился в перевязочный бокс, где у него было дел, а вернее раненых, под завязку.
Полковник по специальности хирург-травматолог наравне с рядовыми врачами госпиталя, работает с ранеными, невзирая на свой ранг и занимаемую должность. За это все его искренне любят и уважают, как коллеги, так и раненые.
Шел пятый год войны в Афганистане. Медбад расположился на просторах провинции Кундуз. Здесь не воевать и не устраивать военный госпиталь, а отдыхать, блаженствовать в курортных особняках, любуясь на причудливые вереницы гор с сахарными пиками вершин, подобно Швейцарским Альпам.
Извилистый серпантин горных дорог, органично вписывается в живописный ландшафт. Правда, сейчас эти дороги, начисто разбиты тяжелой, военной техникой, и по всей их видимой длине тянется над ними густой шлейф рыжей пыли.
Любоваться было не на что. От былой красоты, вроде насмешки остался жалким напоминанием дорожный указатель «Афганская Швейцария». Великолепная зелень цветущих экзотических деревьев с пряным ароматом, эвкалиптовые рощи и необычайной пышности кустарниковые заросли превратились в безликое название «зеленка», в зону боевых действий.
Из операционного блока вышла стройная молодая женщина в хирургическом костюме, устало стянула с рук резиновые перчатки, освободила лицо от медицинской маски и всей грудью глубоко вдохнула горный воздух. Она расслаблено опустилась на перевернутый ящик из-под оружия, притулившийся рядом с дверью у ствола толстого, иноземного дерева.
Это была медицинская операционная сестра Анна с необычной фамилией Святая.
За это госпиталь считал ее своим талисманом.
– Коль с нами Святая, значит, все будет нормально, – с горьким юмором шутили коллеги.
Сегодня выдался особо тяжелый день. Три ампутации, одна за другой, не считая множество осколочных, черепно-мозговых операций. Раненых подвозили беспрерывно.
Наконец выпал короткий перерыв. Пока санитары готовят на стол очередного раненого, Анна решила, маленько отдохнуть на воздухе. Госпиталь работал не расслабляясь. У стола приходилось стоять почти сутками, без чувств падая от усталости.
Тут же в операционной, в уголке, поставлен узенький диванчик, чтобы на нем в полуобморочном сне мог отдохнуть хирург час-другой между операциями.
Что спасало врачей, медсестер там, в том пекле? Кому было труднее тем, кто воевал с оружием в руках на боевых рубежах, или тем, кто до изнеможения, у операционных столов спасал жизни, истекающим кровью молодым бойцам?
Каждая ампутация шрамом ложилась на сердце хирурга. Кому как не ему знать, что этим он обрекает молодого парня на вечную инвалидность. Однако в полевых условиях раздумывать не приходилось. Либо безногая жизнь, либо смерть, другого – не дано. Из двух зол выбиралось меньшее. Человеку спасали жизнь.
Самым тяжелым был 1985 год. Двести шестьдесят четыре ампутации провели хирурги. Через медбат, где служила Святая Анна, за год прошли тысячи советских раненых, не считая афганских.
Девушка прислонилась спиной к дереву и, закрыв глаза, тут же провалилась в сон.
– …вы должны постоянно помнить, что давали клятву Гиппократа…Вы должны в первую очередь спасать человека…Вы должны быть патриотами родины.
…Вы должны,…вы должны… – говорил и говорил главврач городской Уссурийской больницы, где Анна после окончания Уссурийского медучилища работала медицинской сестрой.
После, пройдя переподготовку на курсах повышения квалификации на базе Владивостокского мединститута, стала работать операционной сестрой.
– … особенно это касается тех, кто по долгу совести обязан выполнить на земле свой предначертанный путь… Путь… Путь… – все говорил и говорил главный.
Анне казалось, врач говорит лишь для нее. – … военные в семье…, особое чувство долга…, Родина призывает…, Афганистан…, раненые нуждаются в вашей помощи… помощи…
Анна очнулась. Врач исчез. Ему удалось- таки в реальности убедить из всего персонала медицинских работников больницы двоих, охарактеризовав их, как самых подходящих для отправки в Афганистан: ее, Анну Святую, как незамужнюю, опытную, грамотную, вдобавок ко всему, дочь военного.
