Дело было в пустыне Негев летом. Коллега после работы подбросил меня на безлюдный перекрёсток, где я должен был сесть на проходящий автобус домой. Я зашёл в магазинчик на автозаправке, купил мороженное и не спеша двинулся к остановке, до которой было метров триста.
Ещё на светофоре я заметил семью: ортодоксальный иудей с двумя чудными мальчиками. Вид у него был приятный, аккуратный, лицо доброе, как у типичного заботливого еврейского папы. Выглядел он, конечно, старше меня – мне здесь на вид дают не больше двадцати шести- двадцати восьми, а у него была традиционная, по статусу борода. Но по возрасту, скорее всего, он был младше меня, так как детям было лет семь-восемь и, возможно, десять- двенадцать.
Пройдя светофор, когда до остановки оставалось метров пятьдесят, он обратился ко мне по-английски: «Какая у тебя вера?» Вопрос привел меня в смятение. Иудеем я никогда не был. Сказать, что я христианин, было заведомо ввести человека в заблуждение. Во-первых, это означает, как правило, принадлежность или к католикам, или к православным, в число коих я никогда не выходил. А во-вторых, в Израиле под этим понимается отказ от иудаизма, чего я тоже никогда не совершал. Объяснять же, что такое это «движение за религиозное обновление», не было ни времени, ни сил. Это маленькая скромная группа, которой нет в списке официально признанных в Израиле конфессий и никогда не будет, потому что Община Христиан вообще не считает себя «ещё одной религией».
Возникла неловкая пауза. «Ты иудей?» – ответ очевиден по моему светскому виду. Я не нашёл ничего лучше, чем сказать, что я атеист, кем я тоже никогда не был, но это было каким-то компромиссом.
– Но как ты не можешь понять, что в мире вокруг нас заложена огромная разумность! – Он использовал слово intelligence. – Как бы это могло возникнуть без Бога, без замысла! Посмотри на своё тело, на руки – сколько мудрости в их строении!
Он говорил так убедительно, что дети, несмотря на то, что они не понимали содержания разговора, смотрели на него чистыми взглядами с присущим такому возрасту благоговением. И говорил он, очевидно, из сострадания, не пытаясь привлечь меня в иудаизм. Мог бы и не говорить, но видимо, мое лицо располагало к доверительной беседе.
Что я почувствовал, так это его уверенность в том, что даже если я атеист, Бог тем не менее действует во мне. Его еврейский Бог, который Един, он был во мне. Это стало очевидно для нас обоих. Необязательно быть иудеем, чтобы признавать такие вещи.
И что я почувствовал сразу за этим: вот он – иудей, но Христос действует между нами. Я чувствовал это по его доброму взгляду, по сочувствию в мою сторону, по тому взаимопониманию в его глазах. Необязательно быть христианином, чтобы ощущать на себе влияние Христа. Коль сколько мудрости заложено в природе и в строении человеческого тела, столько же её заложено в душах людей, которые, говоря на разных языках, могут испытывать друг к другу сочувствие, столько мудрости заложено в возможности найти взаимопонимание!
Да, есть разница между христианином и нехристианином. Один из них признает это действие, а другой отрицает. Такая же существует и между верующим и атеистом: один из них признает присутствие Бога, другой отрицает. Но сути дела это не меняет. И в теле атеиста, и в теле верующего одна и та же мудрость, и ходят они к одним и тем же врачам. И в душе христианина и в душе нехристианина одно и тоже переживание, и говорят они на понятном друг другу языке. Поскольку христианин признает это действие, он воспринимает мысли напрямую, с ним можно говорить прямо о том, как это действие происходит. Это как со студентом в институте: если он знаком с основами, исходя из этого знания, ему можно преподавать более высокие предметы. С нехристианином невозможно через слово добиться результата, он может только испытывать это действие через чувства, через сопереживание, через волю, через действие в судьбе человека.
Некогда на земле не было христиан. И Христос, общаясь с людьми, использовал притчи для того, чтобы объяснить им действие законов и сил душевного мира. Он был своеобразным психологом. Но среди людей, которые слушали его, оказались те двенадцать, которые смогли воспринимать непосредственно в своё мышление то, что он хотел сказать. Для них не нужно было все объяснять через притчи. Для них он напрямую изложил в Нагорной проповеди основы нового миропорядка.
Я не смог найти слов, чтобы напрямую сказать моему спутнику о моих переживаниях, изложенных здесь. Но мы расстались друзьями.
Священник общины Христиан Эмиль Бок сделал обзор притч, описанных в Евангелии от Луки. Две крайние притчи – первая и последняя – сделаны перед началом восхождения Иисуса Христа с учениками в Иерусалим и по прибытии их в Иудею. Остальные восемнадцать он разделил на две группы: «притчи о любви» и «притчи о молитве». Они были рассказаны по пути из Галилеи в Иудею. Притчи чередуются, так что в каждой группе по девять притч.
Структура притч такова, что, по сути дела, они описывают своеобразный путь развития человека. Молитва – вдох, Любовь – выдох. Кто не способен молиться, не способен любить. Уже само по себе это открытие в структуре изложения показалось мне удивительным.
Язык притч – это язык, обращённый к людям, не готовым или не способным воспринимать идеи непосредственно. Они обращены к переживаниям и чувствам и раскрывают принцип, по которому в человеке действует судьба, на простых примерах. Что хотел сказать Христос, если посмотреть на всю совокупность притч в Евангелии от Луки?
На удивление, в Евангелии есть также и отрывок, где Иисус говорит все тоже самое своим ученикам. И это блаженства из Нагорной проповеди, которых тоже девять, как и пар притч.
Мы имеем перед собой, с одной стороны, последовательность из девяти блаженств, в которых Христос описывает образ человека, а другой стороны, последовательность девяти притч о молитве, которые образуют своеобразный столб, позвоночник, дающий структуру Евангелия от Луки. И здесь я хотел бы разобрать это соответствие. Оставим пока в стороне последовательность притч о любви.
* * *
О чем идёт речь в так называемых блаженствах? О том, что делает человека внутренне счастливым. Блаженства – по-гречески – макариос, в строгом переводе означает равный богу. Смысл блаженств не в наслаждениях и удовлетворении внешних потребностей. Смысл в том, чтобы человек мог установить связь с самим собой, между человеком, живущим на земле днём, и человеком, живущим на небесах ночью. Между той частью, которая родилась на земле, и той половиной, что осталась по сторону порога рождения и пребывает за порогом смерти. Есть импульсы, которые человек несёт в себе от рождения как свои таланты. Они могут быть раскрыты на земле, есть обстоятельства жизни, которые стоят перед нашим лицом на пороге смерти как проявления совести. Есть наше обычное дневное сознание, оно логично, и есть то, что человек видит и переживает во сне. Все это наше. И все это разорвано. Если мы не можем найти связи, мы несчастны. Равный богу, в современном смысле – это равный самому себе, равный той части самого себя, которая остаётся в руках божественного во время дневной жизни и во время бодрствования.
