«Душа человека потёмки. Понять и объяснить ради чего я пишу эту историю для меня самого загадка», – с такого искреннего признания начинается эта книга рассказов, повествующих о стремлении человеческой души к счастью. У каждого персонажа Алексея Решенскова к нему свой путь, своя дорога. «Мы всё идём, идём. Долго. Это ж пока из наших закоулков – переулков на большую дорогу выйдешь…", – сетует старый башмачник уже на дороге перехода из земной жизни в вечную. Тема дороги – вечная тема большой литературы, по которой проходят герои каждый „своего времени“: от одинокого поэта золотого века, ведущего диалог с мирозданием, через гоголевские черевички и птицу-тройку, босяков Максима Горького периода пролетарской культуры, к постсоветским современным образам „маленького человека“. И заметьте, в самом прямом смысле человечеству невозможно пройти свой земной путь без башмачника – (это изделия его рук: черевички, туфельки, ботинки, сапоги, валенки, весь спектр обуви, идущий по жизни вместе с человеком). Уже поэтому записки башмачника интригуют и вызывают изначальный интерес, создавая и сам образ автора, в основу которого положен тип графомана, которого точит и точит червячок, понуждающий к писательству. Однако „утомительная это штука писать“, – делает вывод герой рассказа „Графоман“, открывающий сборник. А старый башмачник поясняет:" Как летописец заношу всю правду жизни в старую, потёртую местами общую тетрадь. Потому как память, она настолько изменчивая штука, что сегодня добро – это добро, а на завтра уже подвох какой видится и замысел. Нет, пускай прожитый день останется в памяти очередной ступенькой жизни, таким как он был, без всяких прикрас и нюнь».
Но в каком бы амплуа не предстал перед читателем автор в очередной истории, его взгляд вольно или невольно акцентируется на ногах и обуви. «Отвлёк меня старик в потёртом пиджачке, с пышной, местами седеющей шевелюрой. Заметил его я ещё на улице. Он шел, сильно ссутулившись под тяжестью большой кожаной сумки, совсем не обращая внимания на прохожих, что попадались ему на пути. Он шёл, опустив взгляд под ноги, будто с интересом рассматривал мысы своих стареньких башмаков. (рассказ «Так и будет»).
А герой рассказа «Алешка» на прошлой неделе заимел хорошие яловые сапоги. «Новёхоньки были, словно и не ношены вовсе. Только вот дома дядя Михаил их у меня отобрал. Эх, не успел я спрятать. Даже и пофасонить не дал». Для героини мини-повести «Дорога к счастью» раздобыл кирзовые ботинки Василич, а Григорич подарил Ивану шикарные, на небольшом каблучке, ботинки с загнутыми мысами.
«Ты куда смотришь, Люси? Глянь сюда. … – Смотри, рыжая, такую обувку носят далеко не лохи. Я видел подобное только однажды, когда мы с группой моих сослуживцев ездили на симпозиум в Англию.»
«Пальто и ботинки пришлись кстати. На улице действительно похолодало и, судя по всему, собирался дождь».
.«Он ушёл, ушёл и ничего не сказал. Ушёл утром, а сейчас уже дело шло к вечеру, а он так и не появился, – тоскует Люси, – присев на скамейку напротив центрального входа кладбища и наблюдая за прохожими, – спешившие куда -то дети мешались под ногами».
Тема детства проходит в книге на резком контрасте двух историй «Алешка» и «Записки старого башмачника». В основе первой положены биографические детали судьбы великого пролетарского писателя Максима Горького, основоположника метода соцреализма; мини повесть «Дорога к счастью» по сути перекличка с горьковской пьесой «На дне». «Записки же старого башмачника» напоминают романтизированный народный мир Николая Гоголя с его Рудым Панько.
«Нет на земле человека веселее и свободнее, чем старый башмачник. Потому как, всегда вспоминаю внучку Наташеньку, думы о которой согревают сердце. — Узнаете эти незабываемые гоголевские интонации, о этот прекрасный, яркий, русский язык! – Э, да вы не знаете мою внучку? Кто веселее и радужнее всех на деревне, кто поёт словно соловей? Кто нежнее, чем самый красивый цветок? Это она, моя крошка, потчующая деда сказками и вдохновением.» Именно с вдохновением и свершается таинство творчества: «Достаю из стола тетрадь и всегда восклицаю: «Ну, здравствуй, родная, любимая книга жизни. Книга, потёртые страницы которой хранят запах жигулёвского пива и свежей тараньки, запах не бог весть какого табака, но главное, – свежие мысли, которые переполняют меня и как неистовый, бурлящий водопад выливаются на эти странички, которым душа всегда доверяет самое сокровенное».
Большой русский писатель Константин Паустовский олицетворял природу, перенося на нее творческий процесс человеческой мысли: «Если молния – замысел, то ливень – это воплощение замысла. Это стройные потоки образов и слов. Это книга».
«Опять к-к-книги, – возмутился Серёга. – Не понимаю, зачем вы их таскаете, всё равно никто не покупает. Ты бы, Васильич, л-у-у-чше б-б-атончик колбаски п-п-ринёс. – Так начинается диалог в «Дороге к счастью» об отношении к книге и о понимании счастья разными героями произведения, волею судьбы проживающими на кладбище.
– Я, дорогие мои, ученый – классификатор, – отвечает Василич, – и потому отношение мое к книге однозначно, как к фундаменту всех моих знаний. Сочетать в себе книжного червяка и классификатора для меня истинное удовольствие. Извлекая знания и систематизируя их, порой добиваюсь успеха. Эх, если бы вы знали, какое это счастье для меня – отыскать в этом хаосе мыслей некую логическую связь.
– То-то ты счастливый т-т-акой после водочки сидишь и смотришь в одну точку. Счастье ищешь?»
Да, каждый персонаж этой книги стремиться к счастью, пытаясь отыскать дорогу к ему кто в заброшенных книгах, кто просто в самой жизни. Потеря интереса к книге, как явлению культуры, глубоко волнует Алексея Решенского, писателя, отражающего современные реалии жизни. Утрачивая книгу человечество теряет и себя. Ведь по определению Константина Паустовского «сердце, воображение и разум – вот та среда, где зарождается то, что мы называем культурой».
«Сегодня никому книги не нужны, – с горечью заявляет профессор, герой рассказа „Так и будет“, – Вот смотрите, … Академика Колмогорова уже на помойку несут, а на днях Карамзина и Киреевских спас. Вы, молодой человек, надеюсь, понимаете насколько это ценные труды. Да, всё перевернулось с ног на голову. Э-э-э, м- да, вот третий том Брэма, да вот, увы, только третий. Издательство Академия, надо сказать, наиценнейшее издание. Да разве ему место на помойке?»
