Перед вами, мои читатели, продолжение Второй Струны из цикла «Пять струн» – вторая часть «Дороги за горизонт».
Эта книга – чистое Предзимье по духу, хотя и начинается все действо по весне.
Предзимье – потому что переход от осени к метелям всегда ощущается, как период вынужденной скованности и ожидания. Ожидания того, что солнце все-таки взойдет. Солнце как податель света и жизни, а не просто раскаленный газовый шар, как говорил некогда сэр Терри Пратчетт.
Предзимье – время веры в свет, которого не видать еще за горизонтом.
В прошлый раз мы расстались с героями, когда за их плечами трепетали знамена победы.
В предыдущей книге драконьи всадники смогли изгнать давнего врага, а народы Гаэли – закончили многолетнюю гражданскую войну.
Впереди расстилалось трудное, но обнадеживающее полотно будущей дороги – наверное, иной автор оставил бы все, как есть. Может быть, и так – но история, продолжение которой вы сейчас открыли, была с самого начала задумана очень длинно. И очень непростой для тех, кто в ней живет.
Книга «Дорога за горизонт» писалась сразу и целиком – составные части под разными обложками это элементы общего орнамента, петли одной и той же кельтской вязи, и продолжение в данном случае – часть общего рисунка истории о всаднике Та-Амире и его близких. Да, Амир победил зло. Часть зла. Главный корень бед мира, как он думал. Но правда в том, что зло – это не только демон сам по себе. Зло дает ростки, даже когда выдран главный корень. Зло многолико – и далеко не всегда его так уж легко опознать под масками, покровами и среди множества голосов. Не всегда судьба дает шанс сразиться лицом к лицу со злом сразу. В таких случаях единственное, что можно сделать – это не дать горю и злу сломить себя. И продолжать свой путь – свою дорогу за горизонт. Потому что там, за горизонтом, лежат ответы на вопросы, и, возможно, подсказка: как же быть, когда сил, кажется, не остается вовсе?
Эта книга – книга о ростке света, что начинает свой путь из самой глубокой тьмы: зимней тьмы отчаяния. В каждом из нас есть эта сила – вызвать такой росток в себе. Я верю, что эта книга принесет каждому то, что он в ней станет искать, как принесла героям то, что искали они. Что искал каждый из героев.
Я могу лишь настоятельно посоветовать не разрывать чтение двух частей «Дороги за горизонт» меж собой, и после «За золотым крылом» взять сразу «Где ты, враг мой?».
При том, над каждой книгой я стараюсь работать так, чтоб любую из цикла можно было читать в отрыве от других как законченную историю – я все же советую в этот раз прочесть их одну за другой. Так вы получите намного больше впечатлений. Эмоций так точно – я в это верю, во всяком случае.
Да, Предзимье – это время веры в свет, которого пока не видно. Время поиска света в себе. Нам сейчас, в настоящее Предзимье – что астрономическое и календарное, что, пожалуй, в метафорическом общечеловеческом смысле – это всем необходимо.
Свет должен быть найден, обязательно.
Давайте же продолжим путешествие!
(76)
Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но смерти не ведает
громкая слава
деяний достойных
(77)
Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но знаю одно,
что вечно бессмертно:
умершего слава
(Старшая Эдда. «Речи Высокого»)
Доомммм! Эрраан-доомм, эрре-дооомм, эррае-дом, домм, домммм! Звук бубна становится все быстрее, точно разгоняясь – и шаман точно так же все быстрее крутится вокруг своей оси – мелькают крыльями ленты на парке, шуршат змеиной чешуей бусины, позванивают медные пластинки, сверкает пойманный в выпуклый круг толи отсвет неверной, прячущейся за взвесью облаков луны – точнее, нарождающегося только месяца.
Туман. Туман наползает, сгущается – и звук бубна точно ножом прорезает его, открывая тропинку в завесе. Сизый туман, блеклый неверный свет, и тропа – по обе стороны, и поросла волчецом, колючим, густым, серым, точно из железа откованы и каждый лист, и колючие головки, и жесткие стебли. За порослью – мелькнули холодные глаза, блеклое золото. Волчий дух, сивая грива – траву волчецом и зовут оттого. Дух травы – охранный дух. Следящий за тропами из нашего – в иное. Дорогу поставить за завесу тумана – дело непростое, но Кайлеви не привыкать. Кайлеви крепко знает свое дело – и крепко знает, как выстлать эту дорогу, как удержать ее, как пройти, не встревожив обладателя золотых тусклых глаз за колючими стеблями.
Тем более что травный волк понимает – надо. Сейчас старому тайале в самом деле – надо.
Как начала расти луна в этот раз – он заприметил ее. Унгээ невиданной силы повадилась бродить по его землям. Именно – она, дух-женщина. Незнакомая, черная, злая, сильная – видимая даже днем. Во всяком случае, Кайлеви видимая – сам заприметил, как тень маслянисто растекалась по-над ручьем, где женщины черпают воду для дома, как таилась в кронах лиственниц, как неслышно бродила у самых домов. Зачем? То неведомо. Но вряд ли друг придет вот так, не спросясь у него, у стоящего по обе стороны на этой земле! Недоброе дело, сразу ясно.
Что унгээ – именно женщина, он сообразил вовсе не в тот же миг, но уж когда услышал какой-то совиный, ухающий смешок ее, когда спросил прямо – кто ты, неведомое, зачем явилось? – понял это. Женщина-унгээ. Старая, сварливая ведьма, и явно пришедшая не с добром.
– Уу-эхээй! Выходи, старая сова! – голос шамана мешается с гулом бубна, множится, эхом рассыпается над призрачной серой тропой.
Снова ухающий смех, и даже не скрывает та издевательство в закатывающейся истеричной песне птичьего голоса:
– Ухахаха-кхаа! Ухххпахаха! Пугу-ахаа!
Мелькает тень – светлые перья, белые ленты, красные бусины – и личина. Птичья личина с острым клювом, белая, берестяная, грубо расписанная углем. От мертвяцкой только тем и отличающаяся, что с клювом – настоящим, как кажется. Во всяком случае, щелкает тот – будь здоров! И движения, что полет ночной птицы – то плавно-скользящие, то дерганые из стороны в сторону, не уследишь.
У ног Кайлеви надрывается Тойке – тоже видит, конечно. Бросается несколько раз вперед – но тень не дается. Кайлеви высоко подпрыгивает, на миг одеваясь коричневым пером коршуна – но тоже не успевает ухватить тень. А та шипит да машет костистой скрюченной кистью – рука ли, или уже птичья лапа? Не разглядел.
Он заходит на нее, оттесняя к дальним камням – загоняет, ровно дичь, гонит гулом разошедшегося, точно небесный гром-перекат, бубна да громкими вскриками. Как ни дразнится-издевается совиная тень, парящая над туманной тропкой – а все же отступает. До камней догнать – а уж через ту сеть, что еще дед самого Кайлеви над камнями натянул – ни один унгээ не пролезет. Не было еще такого на памяти Кайлеви – ни разу.
