Ну, а если говорить об общем течение жизни, то, конечно, скорее, был доволен, чем недоволен, нечего Бога гневить. Все пока шло неплохо. А когда смутные, тревожные мысли, пришпоренные скукой, подступали к сердцу, брали за горло, можно было выйти из дома, пойти в скверик с памятником писателя посередине, окольцованном пахучими кустами резеды, с редкими торчащими из них провинциальными розами, где в хорошую погоду собирались соратники и соперники по нардам и домино, единоверцы по безделью, утверждавшие, что безделье, вопреки общепринятому мнению, удлиняет жизнь. Опять же – телевизор в ненастные дождливые дни, мир животных, пожирающих друг друга, обедающих друг другом, гораздо более интересный и честный, чем мир людей; книги, сохранившие своих редких приверженцев, странноватых чудаков, казалось напрочь оторванных от современного мира; приятное, почти ежевечернее времяпрепровождение за карточной игрой в интеллигентной компании, заканчивавшейся далеко за полночь и ставшей неотъемлемой частью жизни за долгие годы… Порой выходил на необъятные просторы интернета, просматривал ленту на Фейсбуке, не втягиваясь глубоко и каждый раз убеждаясь, что мир не изменился – число кретинов по прежнему гораздо больше, чем умных, хотя бы просто потому, что умные обычно незаметны и любят молчать. Нет, все неплохо… не так уж плохо… От добра добра не ищут…
Тут Р. Задумался: от какого добра? Эти поговорки, видимо, не находившие другого простофилю, липли к нему десятками, крутились в голове порой часами, как старые мотивы и вытравить их оттуда было делом нелегким, основательно, прочно оседали и обживали вакуум в мозгах. Р. задумался. О чем он думал? Кто его знает, но задумался. Р. Р-р-р-р… Книга выпала из ослабевших рук, стукнула жестким ребром по животу, шмякнулась обложкой на пол. Он разлепил глаза… кажется, задремал. Полежал с открытыми глазами, и вдруг это опять нахлынуло. Жизнь пуста, моя жизнь пуста, – подумал Р. Поежился от мгновенно охватившего все тело, все существо его холода, повернулся на другой бок. Не помогло. Холод крепчал.
От нечего делать и желая хоть что-то изменить в существующем укладе будней (что интересно, с недавних пор все дни его стали выходными, свободными, так сказать воскресеньями, но своей сиамской схожестью напоминали они не праздники, а скорее будни) Р. сбрил бородку и усы, что носил вот уже несколько лет, подстригая аккуратно и любовно ухаживая за сей пожухлой осенней растительностью. Какое- никакое, а было занятие. Сбрил. Теперь его губы готовы к поцелуям. Осталось только найти объект, алкавший лобызать его обновленные уста. Р. терпеливо плыл по течению, боясь решительных действий, непредвиденных случайностей, и только слабо, вяло желал изменить это течение, ничего для этого не предпринимая.
Но случай подстерег его: на шестьдесят третьем году жизни Р. постигло несчастье – он влюбился.
Как я счастлив, – думал он, засыпая, думал он, просыпаясь, – как я счастлив, как долго ждал…
Он врал самому себе – не ждал, просто случилось. В жизни он много любил, много и часто влюблялся. Из многих и многих любовных приключений в его жизни ни одно не заканчивалось удачно, но все они заканчивались предательством, изменой, разрывом, слезами, дикими скандалами, или же напротив – тихим, непостижимым для него исчезновением из его жизни той или иной женщины. Теперь он понимал, что во всех, во всех – хоть и давно перестал страдать юношеским максимализмом и старался ничего не утверждать категорично – но во всех этих неутешительных финалах была его вина, вина его неугомонного характера, его себялюбия, его честолюбия; и был страх перед одиночеством и боязнь, что это одиночество у него отнимут.
Теперь он влюбился. Влюбился по-настоящему, как ему казалось, раз и навсегда, хотя грозное слово «навсегда» постепенно утрачивало свой смысл, учитывая возраст, блекло, как картина на солнце, написанная некачественными красками.
Сейчас он пойдет в парикмахерскую и побреется, хотя он брился утром, как обычно, но теперь семь часов тридцать минут вечера, а в восемь у Р. свидание со своей возлюбленной. Она пока еще не знает, что возлюбленная, да и он не совсем уверен, если пораскинуть мозгами – не совсем уверен, но если пораскинуть сердцем (если только можно так выразиться, но поздно – я уже выразился), он чувствовал всем этим главным органом своего тела – влюблен, хотя ему предстоит всего лишь третий раз увидеть её, и на этот третий раз при встрече он намерен преподнести ей букет цветов и кое-что еще, но это пока секрет.
Она послушно, с терпеливым видом стояла возле подземного перехода с эскалатором, приносящим и уносящим экс-пешеходов, временно превратившихся в стоячих пассажиров; здесь они договорились встретиться. На ней было темно-бордовое платье из известного в городе бутика, очень скромное и дорогое, эксклюзивность которого мог бы заметить только наметанный взгляд. Он был немного разочарован. Ему хотелось, чтобы одета она была в некотором роде вызывающе, ярко, что наверняка молодило бы её, чтобы притягивала взгляды, чтобы мужчины и даже женщины оборачивались ей вслед, тогда он был бы горд, отчасти удовлетворив свое мелкое, мелочное тщеславие. Но она и без того выглядела моложавой в этом платье. Минимум косметики, короткое жемчужное ожерелье высоко у самого горла. Он вдруг поймал себя на том, что, кажется, беспричинно, по идиотски улыбается, подходя к ней с букетиком из трех алых роз. Ярко-красные розы, как помада на её губах, вот кстати пришлось: её туфли, её помада и цветы – это все ярко-красное.
Она, завидев приближавшегося Р. тоже улыбнулась, и улыбка оставалась на её холеном, ухоженном лице, пробудив к жизни две предательские морщинки по краям губ, пока он приближался.
– Добрый вечер, – сказал он, сопровождая слова кивком. – Я не опоздал.
– Да, я пришла чуть раньше, закончила дела, – сказала она, принимая от него букет. – Спасибо, очень красивые.
– Эти ребята из моего села, – сказал он, неопределенно кивая куда-то, предположительно в сторону села. – Продавцы цветов. Там самые лучшие розы.
– Вы же говорили, что городской, – сказала она, хитро прищурившись. – Обманывали?
– Нет, что вы. Я родился в городе, но отец мой родился и до десяти лет жил в селе. Наши корни оттуда. Возьмите меня под руку, – сказал он, коснувшись локтем её руки.
– Мы, кажется, в прошлый раз перешли на «ты», – сказала она не очень уверенно, взяв его под руку. – Или нет?
– Перешли, – подтвердил он. – Но мне хотелось, чтобы мы это сделали снова.
Она улыбнулась.
– Мне нравится, – сказала она.
Он помолчал, ожидая продолжения, оно не последовало. Тогда он спросил.
