Вот, чему научили меня волки:
самое красивое слово – это девушка.
Самая красивая часть ее тела
это все то, что она сделала, чтобы выжить.
Топаз Винтерс, «Одиночка/Стая».
Я вся сосредоточена, я в единственной точке пространства, я всецело настроена на фигуру у кромки воды, тянусь к ней всем существом. Ветер не тревожит ее волосы, вода не касается ее ног, она неподвижна, словно старая фотография и ровно в эту секунду я узнаю ее. Узнаю ее безошибочно. Множество старых фото, просмотренных мной ранее, не оставляют мне ни единого шанса.
На море не бывает такого штиля, ничто не тревожит огромного голубого гиганта, ни ветерок, ни вздох. На море не бывает такого штиля, но у моря встречаемся мы. Тишина у моря может быть оглушительной. Здесь, где неподвижное море касается неподвижной же земли, весь мир кажется крошечным, я кажусь себе крошечной, все выглядит ненастоящим, каким-то сюрреальным.
Я знаю это место. Я была здесь.
Я возвращаюсь сюда неизбежно, я возвращаюсь сюда неизменно, к застывшему морю, лишенному даже намека на дыхание ветра, и картинка замыкается в эту секунду, сходится в ней, как будто она единственная точка пространства, которая все еще имеет смысл.
Я бросаюсь фигуре навстречу, не думая, я жду ее так давно, я ищу ее постоянно, я все пытаюсь за ней угнаться и мучительно не могу догнать.
– Альба!
Она остается неподвижной, не оборачивается, фигура со старой фотографии, но я стремлюсь догнать ее с упрямством присущим только настырному ребенку – для нее я буду настырным ребенком и через тридцать лет. Внучкой. Вот только я не буду, вот только нас уже будто и нет.
– Альба! Постой! Подожди!
Здесь она навечно молодая, застывшая в юности, такой я помню ее на страницах множества старых альбомов, такой ее помнят те, кто ее любил. Здесь все застыло, нам бы почувствовать хоть немного ветер с моря, легчайшее дуновение, но природа нам безответна. Я скучаю по ней невыносимо. Я скучаю по ней каждую секунду, и эта секунда кажется мне бесконечной, я знаю уже сейчас – мне за ней не угнаться.
Мы встречаемся здесь все чаще, я с ней встречаюсь, она в свою очередь остается мне безответной. Иногда она достает что-то из кармана и роняет в воду, ее последний дар морю. Что еще она может подарить, что у нее осталось? Иногда рядом стоит мужчина в черном, это он забрал ее? Верни мне ее, верни мне ее. Все они остаются мне безответны. Все они по-прежнему стоят ко мне спиной, мне достаточно очертания, мне достаточно легкого намека.
– Альба!
Я продолжаю звать с нарастающим отчаянием, когда наконец добираюсь до нее, когда, наконец, прикасаюсь к ее запястью, я впитываю ее взглядом – ее светлые волосы, замечательно прямую спину – много лет позже она не изменится ничуть, останется гордой и останется несломленной.
Пока не исчезнет вовсе. Она не поворачивается.
– Где искать тебя? – я сбиваюсь окончательно, не могу и этой малости, но цепляюсь за нее крепче, пока мы не проваливаемся в огромное, в соленое, пока мы не падаем в море.
Позволяем ему слизать нас с берега. Море ни у кого не спрашивает разрешения, на самом деле.
Я просыпаюсь, пытаюсь перевести дыхание, путаюсь в простынях и в мыслях, мне часто снится сон. Один и тот же. Мне снится моя бабушка, моя Альба. И я скучаю, я скучаю по ней невыносимо, я скучаю по ней каждый день. В каждом сне она ускользает от меня с неповторимым изяществом, в каждом сне я позволяю этому случиться.
Я обвожу взглядом темную комнату и не вижу ни души. Ни Альбы, ни чьей-либо пришлой.
Говорят, сложнее всего тем, кто остаётся. У тех, кто уезжает, видите ли преимущество новых мест, впечатлений, дороги. Хуже всего тем, кто возвращается. Старые места приобретают новые оттенки, убивают нежные ностальгические чувства. Это не мешает, впрочем, старым местам резать гораздо глубже, чем от них ожидаешь.
Возвращаться тяжелее, особенно если возвращаешься туда, где для тебя ничего не осталось, туда, где тебя больше никто не ждёт. Вернись, отстрой себя заново. У тебя был здесь дом? Его больше нет. Строй дом, сажай дерево, делай что хочешь – только делай хоть что-нибудь, иначе тишина и воспоминания съедят тебя.
Город по-прежнему стоит, по-прежнему пахнет солью и незнакомыми людьми: кафе, куда Альба водила меня есть мороженое до сих пор на месте, гадальный салон мадам Солары тоже на своём старом месте, туда меня водить не приходилось, я убегала сама. От него пахнет не солью, благовониями или травкой? Черт знает, с ней никогда не разберёшь. Дорога к дому Альбы, Дому на краю света стала лучше, и сколько ни едешь, как ни стремишься, всю дорогу за тобой следует море. На самом деле, конечно, море никуда не следует и уж тем более ни за кем – слишком много чести, море, огромное и ослепительное, продолжает облизывать берег как ребёнок конфету. Город спит, город пахнет солью, когда я паркую машину у дома Альбы, мне не отзывается никто, кроме моря. Бабушки здесь нет уже пять лет, ее собаки, Бруно, тоже.
Дом остался нетронутым, Альба будто вышла прогуляться и ушла сразу в открытое море. У меня – ключи, набор продуктов, сумка с вещами, новенькая жизнь за плечами и огромная нечеловеческая тоска.
Альба приходит ко мне во сне и не показывает лица. Альба не приходит больше ни в одном из видов, ни живая, ни мертвая, Альбы нет, мне говорят – умерла. А будто исчезла. Я все ищу, жду крупицы ее присутствия, но Дом пуст, будто заморожен, застыл во времени, ожидая ее возвращения.
Я касаюсь пальцами двери, дерево холодное, у меня для Дома плохие новости. Альба нас покинула и возвращаться не собирается.
Мне требуется двадцать секунд на то, чтобы убедить себя зайти внутрь, собраться с мыслями, мне иррационально страшно – я точно знаю, что ее там не будет и боюсь открыть для себя ее отсутствие в сотый раз. Я думала, что на третий, может быть на пятый или даже на сотый станет легче – ты признаешь отсутствие человека и просто перестаешь его ждать. Но каждый раз, без исключений, ударяет по мне с новой силой, это новое «здравствуй» и новое «ее нет». Я все не могу взять в толк, как же это возможно, Дом стоит, он полон ее вещей, море, непреклонно и неумолимо шумит совсем рядом, будто зовет нас, меня и Альбу. Но ее нет. И уже никогда не будет. Как же это возможно? Дом пуст и тих, каждый его сантиметр – это все о ней. Она обставила его под себя, она обжила его, вдохнула в него душу. Вот только ее здесь нет. И свое новообретенное (каждый раз как первый) сиротство мы с Домом воспринимаем особенно остро.
Мне говорят, в смерти вашей бабушки, Скарлетт, не было ничего не обычного, Альберта (Альба. Альба. Бабушка ненавидела свое полное имя.) ушла тихо, во сне, нам остается только мечтать о подобном конце. Но Дом на краю света пуст, но Дом на краю света тих, Дом на краю света затаился, будто ожидая ее возвращения. Я долго вожусь с ключами, поворачиваю ручку далеко не сразу – звука драгоценных шагов Альбы за этим не следует, в Доме всегда пахло парфюмом, она так любила классику, пять лет прошло, а мне невыносимо говорить о ней в прошедшем времени. Пять лет прошло, а она до сих пор смотрит на меня с фотографий, появляется недостижимым миражом во снах, маячит, манит, не показывается, остается моей неразгаданной тайной. Пять лет прошло, и я никак не могу решиться.
