1
Обычно Марина Кирилловна собиралась по утрам в школу как рыцарь, облекающийся в доспехи. А рыцарский костюм, известное дело, непрост. Как раз повторяли недавно с шестым классом: поверх стеганой ватной рубахи надевается металлическая кольчуга из тонких пружинок, потом тяжеленный панцирь и латы. На голову шлем с забралом. А обуться надо в сапоги мягкой кожи, которыми потом встают внутрь железных.
Вот в такую броню заковывала себя Марина Кирилловна, потому что учитель не может быть в школе самим собой. Точнее, самой собой, особенно если ты по натуре мечтательна и ранима. Для того, чтобы держать в руках нынешних подростков, нужна твердая воля, твердые нервы, твердые установки. И минимум эмоций – только тогда учитель становится для своих учеников гарантом стабильности в этом неустойчивом мире. Попробуй с ними сюсюкать – Сашенька, Машенька – и от тебя вмиг останутся рожки да ножки, причем безо всякой пользы для Сашеньки и для Машеньки. Невозмутимость, даже легкое внешнее пренебрежение к тем, кого учишь – вот девиз на рыцарском щите, которым прикрывается современный учитель.
Но подобный имидж должен базироваться на собственном превосходстве. И Марина Кирилловна держалась в школе так, словно у нее самой все в жизни прекрасно. Особенно тяжело это было в периоды, когда подкатывала волна женского разочарования. Вот ей уже сорок лет, а мечты так и остаются мечтами. И если смотреть правде в глаза, никогда уже не сбудутся. Но отринуть для себя мечты она все равно не могла, потому что тогда жизнь автоматически становилась серой пустыней. Можно входить в класс, заковав себя в рыцарскую броню, можно болтать с коллегами, притворяясь, что тебя беспокоят исключительно школьные проблемы, но нельзя лишить себя последнего утешения – мечты. Вот прошлым летом она привезла из Поморья костяное, покрытое узором кольцо, украшение и сувенир одновременно. И придумала, будто обручилась этим кольцом с русским севером. Так что потом началось… Весь прошлый год ее крутило, как белье в стиральной машине, среди абсолютно невероятных событиях, в которые никто из нормальных людей просто не поверит. И она сначала не верила, но увы…
Постепенно во всем этом сумбуре на первый план выдвинулась фигура врача-психиатра, к которому пришлось-таки обратиться. Говоря о других проблемах, она имела неосторожность (или счастье?) попутно признаться в своей безобидной выдумке с кольцом:
– Знаете, я ношу его как обручальное.
– С кем же вы обручились? – удивился психиатр.
Она пожала плечами: трудно сказать. Может быть, с русским севером, или с древним викингом, управляющим ладьей с головой змеи… такая картинка была в учебнике для шестого класса. Но уж точно не с мастером-дурачком, выточившим из кости это кольцо. Мастер был талантливый, несмотря на некоторую умственную отсталость, а может быть, как раз вследствие таковой. Мозг дело тонкое: в одном месте убыло, в другом прибыло – психиатры понимают это лучше чем кто-либо другой. Но испытывать к поморскому мастеру какие-нибудь особые чувства Марина не помышляла.
– Так кто же ваш жених? – продолжал допрашивать психиатр.
– Никто конкретно. Это просто выдумка такая, игра…
И вот эта-то самая игра и заставила психиатра потерять профессиональную невозмутимость. Не то чтобы он счел Марину абсолютно неадекватной, но именно в этот момент вспыхнула искра, из которой впоследствии возгорелось пламя. Уже через месяц, правда, насыщенный столь необычными событиями, что его можно было счесть столетием, психиатр снял с пальца Марины поморское кольцо из кости и надел вместо него гладенькое золотое. И сказал:
– Это обручальное.
– Вы хорошо подумали, Сергей Григорьевич? – задала тогда Марина трафаретный вопрос, выдающий в ней классическую учительницу.
– Плохо, Марина Кирилловна, – с нарочитым смирением склонил седую голову невысокий худощавый человек в белом халате. Однако прежде чем он потупил взгляд, из его глаз успели брызнуть светящиеся искры – такие, что в каждой, несомненно, потенциально заключалось пламя. – Я плохо подумал, точнее, я вообще не думал. Просто завалялось в кармане колечко…
– Я серьезно, Сергей Григорьевич!
– Ну, раз серьезно… Я не дурак, чтобы пройти мимо столь уникального феномена, каким являетесь вы. Скажите, у вас есть мобильный телефон?
– При чем тут?..
– И компьютером умеете пользоваться, не правда ли? В школе, конечно, без этого не обойтись…
– Я все-таки не пойму, куда вы клоните, – призналась Марина.
– Чтобы в наш век, когда люди идентифицируют свой мозг с техническими средствами, когда человек уже сам путается, где он, а где электроника… Когда игра, мечта, всякая тайная выдумка априори являются золотой крупицей, доступной лишь детям – да и то уже не всегда…
– Понятно! Вас удивляет, что дама бальзаковского возраста решила втиснуться в область розовых снов…
– Вот тут-то и есть самое оно! – воскликнул Сергей Григорьевич, не в силах больше сдерживать свое упоенье. – Ваша придумка – это такой гимн женственности, такая победа здравых сил в человеке! Сколько б лет ни прошло, как бы ни менялось человечество, Ева не может без Адама – и в первую очередь психологически, поскольку эта мечта об обрученье, а не о свадьбе… Так сказать, целомудренная мечта…
Марина застенчиво потупилась, и он быстро встряхнулся, поняв, что ее смутил:
– Простите меня. Я сейчас говорил как психолог, но и как человек тоже. Потому что моя профессия это и есть мое, самое глубинное… Ничего, если я об этом поговорю?
Марина кивнула, сама не понимая, интересно ли ей послушать, или просто нравится наблюдать, как он говорит. Но в том и в другом случае она ждала, что в конечном счете все сказанное будет иметь прямое отношение к ней, к ее особе. И это наполняло до сих пор неизведанным приятным чувством.
– Есть прогноз, что королевой двадцать первого века станет депрессия. Она будет передаваться как инфекция, потому что больные действуют на здоровых угнетающе. Число заболевших станет неуклонно расти, и в конце концов депрессия завоюет весь мир!
– Но ведь вы, психиатры, на страже наших границ, – слабо пошутила Марина.
– А разве мы не люди? Нам этот недуг угрожает не меньше, чем остальным. Даже больше, если вспомнить чеховскую «Палату номер шесть» – врач со временем становится похож на своих больных. Так вот я долго думал, что можно противопоставить этой депрессии… И нашел благодаря тебе!
Марина улыбнулась сквозь прищуренные ресницы: он впервые назвал ее на ты! Теперь было не столь важно, какое средство этот человек нашел против депрессии. Главное значение обретала взволнованность, с которой он обращался к Марине:
– Так что же спасет мир, Сергей Григорьевич?
