Пригнувшись за придорожным кустарником, он всматривался темными глазами в камни, что были перед ним, и в деревья за камнями. В замшевой рубашке с кистями, в бурых кожаных штанах и сапогах он был почти невидим, стоя на коленях в тени деревьев.
Солнце стояло высоко на безоблачном летнем небе, а следам было никак не меньше трех часов. Букашки уже ползали по отпечаткам копыт, но края их еще не осыпались.
Сорок всадников, нагруженных добычей…
Шадак отполз от дороги к месту, где привязал коня, потрепал скакуна по длинной шее и снял с седла свой пояс. Перепоясавшись, он вынул из ножен оба коротких меча – обоюдоострые, из лучшей вагрийской стали. После краткого раздумья спрятал клинок и отцепил с седельной луки лук и колчан. Охотничий лук из вагрийского рога посылает двухфутовые стрелы на шестьдесят шагов. В колчане оленьей кожи лежало двадцать стрел, изготовленных самим Шадаком: гусиное оперение окрашено в красный и желтый цвета, железные наконечники без зазубрин – такие легко извлекать из тела. Он быстро натянул тетиву и наложил стрелу. Потом перекинул колчан через плечо и осторожно вернулся к дороге.
Оставили они прикрытие или нет? Вряд ли – дренайских солдат не сыщешь на пятьдесят миль в округе.
Но Шадак был предусмотрителен – притом он знал Коллана. Он напрягся, представив себе улыбчивое лицо с жестокими, насмешливыми глазами. «Не злись, – сказал он себе. – Как бы тяжело тебе ни было – сдержи гнев. В гневе люди совершают ошибки. Охотник должен быть холоден как сталь».
Он тихо двинулся вперед. Слева торчал громадный валун, справа – россыпь мелких камней не выше четырех футов. Шадак набрал в грудь воздуха и вышел из засады.
В тот же миг из-за валуна выступил человек с наставленным луком. Шадак припал на колено, и стрела просвистела над его головой. Стрелок хотел было отойти обратно за валун, но стрела Шадака вонзилась ему в горло, выйдя из затылка.
Справа на Шадака бросился второй. Времени доставать новую стрелу не было, Шадак ударил его луком по лицу. Противник упал, Шадак, выхватив мечи, рубанул его по шее. И тогда навстречу ему вышли еще двое – в железных панцирях, кольчужных наголовниках и с саблями.
– Легкой смертью ты не умрешь, ублюдок! – крикнул один из них, высокий и плечистый, и сощурился, узнав своего противника. Задор сменился страхом – но воин был слишком близко, чтобы идти на попятный, и неуклюже взмахнул саблей. Шадак легко отразил удар, и его второй меч, войдя в рот врага, пробил шею насквозь. Другой воин, видя это, попятился.
– Клянусь, мы не знали, что это ты! – вскричал он. Руки его тряслись.
– Теперь знаете.
Воин без дальнейших разговоров бросился бежать в лес, а Шадак спрятал мечи и подобрал лук. Он оттянул тетиву, стрела запела и вонзилась беглецу в бедро. Тот с криком упал. Шадак подбежал к нему, и воин перевернулся на спину, бросив саблю.
– Сжалься, не убивай меня! – взмолился он.
– А вы кого-нибудь пожалели в Кориалисе? Ну ладно: скажи, куда направился Коллан, и будешь жить.
Вдалеке завыл одинокий волк, к нему присоединились другие.
– В двадцати милях к юго-востоку есть деревня, – сказал раненый, не сводя глаз с короткого меча в руке Шадака. – Мы разведали – там много молодых женщин. Коллан и Хариб Ка хотят взять там рабынь и отвезти их в Машрапур.
– Ладно, верю, – помолчав, кивнул Шадак.
– Значит, ты не убьешь меня? Ты обещал, – заныл раненый.
– Я всегда держу слово, – с отвращением бросил Шадак и вырвал стрелу из ноги поверженного. Кровь хлынула из раны, воин застонал. Шадак вытер стрелу о его одежду, извлек еще одну из тела первого убитого и прошел к лошадям. Сев на одну из них, он взял под уздцы остальных вместе с собственным мерином и выехал на дорогу, ведя четырех коней за собой.
– А я? – крикнул раненый.
Шадак обернулся в седле:
– Попробуй отогнать волков. К сумеркам они почуют кровь как пить дать.
– Оставь мне коня! Во имя милосердия!
– Милосердие в числе моих достоинств не значится, – сказал Шадак и поехал на юго-восток, к далеким горам.
Топор имел четыре фута в длину, и широкое лезвие, острое, как меч, весило десять фунтов. Вязовому, красиво выгнутому топорищу было больше сорока лет. Большинству мужчин он показался бы оружием тяжелым, неповоротливым, но темноволосый юноша, который рубил высоченный бук, играл им, как сабелькой. При каждом длинном взмахе топор бил именно туда, куда хотел лесоруб, врезаясь в ствол все глубже и глубже.
Друсс отступил и глянул вверх. Самые толстые ветви указывали на север. Он обошел вокруг дерева, окончательно решив, в какую сторону надо валить, и снова взялся за работу. За сегодняшний день он рубил уже третье дерево – мускулы у него ныли, голая спина блестела от пота. Пот пропитал коротко остриженные черные волосы, пот щипал холодные голубые глаза, во рту пересохло, но Друсс решил довести дело до конца, а уж потом позволить себе напиться.
Слева от него на поваленном дереве два брата, Пилан и Йорат, смеялись и болтали, отложив свои топорики. Их задачей было обрубать ветки, которые пойдут потом на дрова, но они то и дело останавливались, чтобы оценить достоинства и мнимые пороки деревенских девушек. Сыновья кузнеца Тетрина – красивые парни, высокие и белокурые. Ума и острословия им тоже не занимать, и девушкам они нравились. А вот Друсс их не любил.
Справа мальчишки-подростки пилили сучья первого поваленного им дерева, девочки собирали сушняк, и все это грузилось на тачки, чтобы отвезти потом в деревню.
На краю новой просеки паслись, спутанные, четыре ездовые лошади – они потащат в деревню обмотанные цепями стволы. Осень на исходе, а старейшины порешили еще до зимы поставить вокруг селения новый частокол. В пограничных горах Скодии всего один дренайский эскадрон на тысячу миль, а вокруг так и кишат всякие лихие люди, разбойники и скотокрады, и государственный совет в Дренане ясно дал понять, что за новых поселенцев на вагрийской границе не отвечает.
Но опасности пограничной жизни не обескураживали мужчин и женщин, переселившихся в Скодию. Они искали новой жизни вдали от густонаселенного востока и юга и ставили свои дома на вольной дикой земле, где не надо ломать шапку, когда проезжает дворянин.
Свобода – вот главное, и никакими россказнями о разбойниках их не запугать.
Друсс вскинул топор и снова вогнал его в щель. Он ударил еще десять раз, врубаясь в ствол, потом еще десять, потом еще три. Дерево застонало и закачалось.
