Весной 2003 года умер мой папа.
Для любого нормального человека смерть отца является горем. Пусть жизнь его была долгая и насыщенная событиями, но все же, когда жизнь человека заканчивается, всегда жалко. А также страшно и таинственно размышлять, что такое – смерть? Куда ушел человек? Был, был, и вдруг его не стало. Не сразу, но постепенно, я также осознала, что ушел не просто человек, а человек, которому я, его дочь, была по-настоящему дорога, а моя жизнь и проблемы были ему бесконечно интересны, как никому другому на свете. И что больше нет на свете человека, для которого я представляю такую же ценность, какую представляла для своего отца.
Мой отец был глубоко порядочным и высоконравственным человеком. К своей семье и детям он относился так, как является должным в идеале относиться к детям нормальному мужчине – очень ответственно. Конечно, были у нас и классические проблемы «отцов и детей», например, я считала и считаю, что он часто злоупотреблял своей отцовской властью и принимал директивные решения. Однако все это было – в пределах нормальных человеческих взаимоотношений, без перегибов и отклонений. Отец он был хороший, без каких-либо «но».
Я акцентирую внимание на этом, чтобы читатель понял, какие физические и моральные страдания я переживала и переживаю в связи с чудовищным переплетением в моей голове, сознании, душе и мыслях – ПРОБЛЕМЫ, о которой речь пойдет далее, – и образа моего отца, самого порядочного мужчины, которого я видела за 53 года моей жизни.
Первые же недели после смерти отца, я стала ежедневно видеть его во сне. Сначала я объясняла это потрясением от горя, и, не вникая особо в сюжеты снов, считала это нормальным явлением. Ну, расстроились мои нервы, пройдет – думала я.
Я имела и имею некоторые особенности засыпания, сна и сновидений, не совсем здоровые и нормальные, имеющие истоки в раннем детстве. Именно это усугубило появившуюся весной 2003 года проблему, и затруднило ее решение. И наоборот, возникшая ПРОБЛЕМА ухудшила мой и без того неполноценный сон, и резко снизила качество жизни, подорвала здоровье.
Сейчас я уже могу делать некоторые отдельные выводы и предположения, так как обдумывала истоки проблем со сном, и самостоятельно, и в ходе консультаций с врачами.
В детстве я страдала энурезом. И поэтому меня дома, даже в очень раннем детстве, будили по нескольку раз за ночь и сажали на горшок. Я даже помню себя 6-7-летней, полуспящей, сидя на горшке, облокотившись на стену: меня подняли ночью с постели и посадили на горшок. Я ничего не хочу делать в горшок, но меня на нем оставили, мол, пока не сделаешь, будешь сидеть. А мне страшно хочется спать, я прикорнула бочком к стене и так сладко сплю. Но контролирую себя – не упасть бы с горшка.
Постепенно выработалась привычка просыпаться с некоторой периодичностью, просыпаясь от 5 -10 раз за ночь. Также я часто лежала в больницах, и, в более старшем возрасте, опасаясь насмешек со стороны сверстников по поводу своей болезни, я контролировала свое засыпание вплоть до активной борьбы со сном, тренировкой способности спать сидя, чтобы спать неглубоко, также сном в полудреме. Я постепенно отучила себя спать полноценно. Главным для меня было – не проспать позыв. А, проснувшись, главным было потребовать от организма, чтобы, на всякий случай, выполнить предупреждающий слив жидкости.
Когда энурез самоликвидировался, а эта болезнь является наследственной, широко распространенной и проходит сама по себе с началом полового созревания, привычка просыпаться 5-10 раз за ночь, спать только поверхностно, тревожно и урывками – осталась. Анализируя свою жизнь, я делаю вывод, что такая манера спать, не только значительно снизила качество моей жизни, но также являлась одной из причин (главная причина, естественно – это мой плохой характер) – разрушения семейной жизни. Не каждый человек сможет привыкнуть к такому необычному ночному поведению своего партнера.
Любые стрессы, физические болезни, напряженная умственная работа, переживания, всю мою жизнь осложнялись бессонницей. Даже в детстве, я помню тяжелые бессонные ночи, а потом усталость и утомление днем. Видимо, в том числе и поэтому, мне так приятно вспоминать время, когда я жила у бабушки: у нее в доме вообще не было горшка. Она ставила рядом с моей кроватью обычный тазик, если я сама проснусь – туалета в доме не было, он был во дворе. А сама бабушка вообще не заморачивалась будить меня ночью – уходила спать в свою комнату. А уж что случалось – то случалось. Я не помню, чтобы она хоть раз меня за это поругала. Бабушка вообще не волновалась, что я «вырасту лентяйкой», и потому не заставляла меня соблюдать режим дня, и утром не будила тоже. Только у бабушки можно было проснуться, когда проснулась, и, не умываясь, в пижаме побрести на кухню. А там, на столе, уже всегда стояла свежая бабушкина выпечка. Можно было даже не вымыть руки, сесть за стол и схватить пирожок. Бабушка только ласково говорила: «Ешь, кызым, ешь». (Кыз – по-татарски – девочка. Кызым – моя девочка)
Уже взрослым человеком, несколько раз мне даже приходилось обращаться к врачам, и целенаправленно лечить бессонницу, иногда продолжающуюся неделями. Часто я видела кошмары, и вообще, очень неспокойно всегда спала. И так было всегда, в том числе и до смерти папы.
Таким образом, со сном у меня и так были проблемы, а появление – после смерти папы – навязчивого сна с участием его образа – начало полностью деморализовывать меня.
Идет время после смерти папы – неделя, месяц, два. Кошмары с участием его образа только усиливаются и становятся все более и более устрашающими. Я поняла, что дело со мной неладно.
Ежедневные сновидения имели совершенно чудовищные сюжеты. Я специально в начале рассказа акцентировала внимание, насколько порядочным и хорошим отцом был мой папа. Тем более сюжеты сновидений приводили меня в ужас. Папа во сне приходил, будто наяву. Не отличишь – сон или явь. Но при этом это был только внешне – папа. Во сне он был страшен. Зол, яростен. Он пугал меня, пытался укусить, ударить. Сверкал бешеными глазами, догонял, с намерением убить. И так каждую ночь. Причем во сне я не понимала, что это сон. Все было еще реалистичнее. Чем сама явь. Я просыпалась мокрая и дрожащая, со стучащими зубами и сердцем.
Я не знала, что предпринять, к кому обратиться за помощью. Жила я в то время в Самаре, одна. Я стеснялась пересказывать кому-то сюжеты снов, а моя жалоба в двух словах, что снится, мол, покойный отец, никого не напрягала: говорили, что нужно помянуть и все.
Помянуть – и все. Я стала постоянно ходить в мечеть. Помянуть – и все. Кошмары продолжались и становились все страшнее и страшнее. Рассказывать эти сюжеты я по-прежнему стеснялась, настолько ужасными они были.
