«Таких страстей конец бывает страшен»
Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»
«Внимание. Опасность с воды. Внимание. Опасность с воды».
Глухой голос из штаба на Стрелке Васильевского острова, умноженный пока ещё работающими динамиками, ровно плыл над исчезающим городом.
К объявлению не прибавляли больше ничего. И так всё понятно. Раньше служба безопасности пыталась озвучить что-нибудь относительно конструктивное, например, «срочно проследуйте в ближайшее убежище», но учитывая, что опасность как раз и состояла в смещении пространственно-временных координат, совет звучал довольно глупо, и даже пожалуй издевательски. Последний раз Сенька слышал эту дурацкую фразу в дошкольном возрасте, а сейчас ему было пятнадцать.
Сигнал тревоги застал их с братом как раз на набережной – самая невыгодная позиция, и с первым же звуком сирен Лёнька, как тысячи гражданских во всех уголках города, полез в навигатор – интерактивную карту с указанием всех действующих убежищ на данный момент. Связь пока что работала.
Проблема в том, что само понятие «убежище» было весьма размыто. Сколько лунаров – и сталкеров – должно быть в помещении, чтобы оно считалось достаточно надёжным? Неизвестно, даже если ты сам – сталкер. Стационарные муниципальные убежища лучше защищены, но и подведомственного народу там набивается будь здоров, а значит – нагрузка на лунары выше. Кто-нибудь из этой толпы да пропадёт – не заметишь…
Сенька заглянул в айфон брата и увидел на экране белый значок: два лунара в угловом доме, в пяти минутах ходьбы – так, кустарщина… одно название. Кто-то просто включил всё, что мог, видимо, в каком-то крошечном кафе. У брата тряслись руки. И Сенька вдруг понял, что всё, о чём он думал в последние годы, действительно происходит, превращается прямо сейчас в непоколебимую решимость.
– Успеем?.. – брат ускорял шаги, его взгляд метался по всей длине тёмной улицы; он, кажется, уже почти забыл, что рядом кто-то есть.
– Лёнь… Я не пойду. – Сенька ещё шагал рядом, ещё не до конца верил, что сказал это.
– Пойдёшь! – неуверенно крикнул Лёнька куда-то в сторону Невы, подгоняя, похоже, сам себя, и Сенька понял, что брат боится остановиться, но и боится идти, чтобы не сместиться вместе с пространством, и правда, сталкеры отмечали, что паническое бегство – самый верный путь в никуда…
Сенька окончательно решил и остановился. Он больше никуда не побежит. Он больше никогда не будет убегать.
– Нет, – спокойно сказал он и примирительно добавил: – Ты иди.
Взгляд Лёньки стал более осмысленным. На мгновение Сенька снова увидел перед собой старшего брата, а не безликого «гражданского».
– Не могу я тебя здесь оставить! Как я родителям в глаза посмотрю?! Без тебя?
– Тогда стой. И молчи, – холодно велел Сенька.
Белые воды уже должны были подняться, но с виду на реке ничего особенного не происходило. Значит, скорее всего, это уже не настоящая река. Не глядя, на ощупь он взял нервно озирающегося брата за руку.
– Мы сможем.
В этот момент он был совершенно уверен в том, что сказал, но брат был в неподходящем состоянии для боя. Он сомневался. Это делало его уязвимым.
Хотя излишняя самоуверенность тоже ни к чему.
Страха должно быть в меру. Страх подскажет.
Сенька поймал себя на том, что думает фразами из сталкерских инструкций. Из листовок. Из информационных брошюрок, которые раздавали в школе. Из лозунгов, написанных на обратной стороне карт Петербурга. Карт с указанием муниципальных убежищ. Их не так много, этих блаженных островов. И до них ещё нужно добраться. По улицам, которые могут исчезнуть вместе с тобой, а ты и не сразу заметишь, или не заметишь никогда.
Улица как улица. Стало абсолютно тихо. Минута. Десять минут.
А почему так тихо?.. – вдруг спохватился Сенька. И сколько времени прошло?.. Связь пропала… Значит, они уже «там»? Мысли скакали по пустынной улице, как мячики.
«Может, ничего не произошло?» Исполненный панической надежды хриплый шёпот Лёньки полностью совпал с его собственной мыслью: ничего не произошло.
– Тсссс…
Ему вдруг показалось, что опасность грозит из переулка. Из какого?.. Набережная. Ледяная гладь чёрной Невы. Туман клубится вокруг влажных чугунных фонарей. Лепные фасады особняков.
Вот оно! Узкая расщелина между домами – не переулок даже, так, недоразумение. Оттуда слышался какой-то звук, хуже того – Сенька почувствовал оттуда взгляд. Там что-то было.
Он решил, что лучше пойти навстречу угрозе, чем ждать. «Завязнуть в страхе» – да, так это называли сталкеры, – опасность для тех, кто долго стоит на одном месте.
Туман в переулке казался синим. Шорк… шорк. Мусорные баки и сваленные возле них в кучу набитые чёрные мешки. И что-то шоркает там, у стены.
Собака, – понял он по запредельно злобному ворчанию раньше, чем увидел её – и всё равно пёс выскочил неожиданно, и почти одновременно с его адским прыжком Сенька развернулся и понёсся что было сил, но переулок всё не кончался, Сенька летел, натыкаясь на водостоки, ящики, углы, а остервенелый горький лай летел за ним, и метался с ним между надвинутых стен, многократно умноженный в гулких каменных колодцах, упиравшихся над головой прямо в чёрное небо.
Внезапно Сенька вырвался на простор, и ему даже показалось, что бежать стало легче, он летел по набережной, а вдогонку неслись мысли: это мираж! собаки на самом деле нет! – но на ходу Сенька глянул через плечо, и собака была, в один миг он увидел её чрезвычайно отчётливо, грязная, поджарая, клочкастая дворняга, самое отвратительное существо из всех, что можно вообразить, с шерстью, похожей на пыльную свалявшуюся вату, которая не первый год играет роль снега на пластиковых иголках искусственной новогодней ёлки, ухо порвано, с жёлтых клыков капает жёлтая слюна, а в бездонных глазах гуляет самое настоящее бешенство.
Этот образ словно бы отпечатался на внутренней стороне его зрачков, и Сеньке показалось, что придётся убегать от него вечно. Перебор когтистых лап настигал, Сенька уговаривал себя не верить, но ни в какую не мог остановиться, ноги летели сами, и тут он вспомнил ещё одну инструкцию: сосредоточьтесь на чём-нибудь другом. На скороговорке, на песне… ничего не шло в голову… если вы верующий, то на молитве… тут в голову скакнула бабушка, но её испуганная набожность никогда не внушала Сеньке доверия, и сейчас он не мог вспомнить ни одной, даже самой коротенькой молитвы… и вдруг заорал, наверное, на весь город: Господи, боже мой! Помоги мне, пожалуйста! – ровно тем же голосом, каким, бывало, на хоккее кричал: Обходи!.. – и в тот же момент пришло осознание, он не остановился, а круто развернулся и с диким воплем кинулся на пса. Он был абсолютно уверен, что готов грызться, прямо зубами вцепиться в жилистую глотку и рвать, рвать, выплёвывая клочья грязно-серой шерсти.
