Все было каким-то другим: и небо, клубящееся рваными клочьями туч, и бесконечно рыдающее лето долгими ливнями. Казалось, что нет света в природе и не будет. Никогда не вернутся солнечные теплые дни.
Он рисовал мокрые листья деревьев и холодный дождь, думая о чем-то своем. Дождь перестал, но не просохли дороги. Асфальт, разрытый местами, блестел, поднимался легкий ветер. Ему не спалось в эту ночь, а нравилось смотреть бесцельно вдаль. в темноту, глубоко затягиваясь дымом любимой сигареты. Проезжающий мимо автомобиль освещал красивое, но неправильное лицо и высокую стройную фигуру. Свет больно бил в глаза, и парень отворачивался, ругаясь. Одежда, висевшая на фигуре, будто на вешалке, подчеркивала его неудобную позу. Казалось, что молодой мужчина мерзнет в прохладный вечер или надломлен чем-то. Ветер трепал верхушки деревьев и его светло-русые волосы. Из темноты показался силуэт. Это какая-то девушка возвращалась домой. Она слилась с темнотой. Случается иногда видеть, как возвращается домой одинокая девушка: съежившись. ссутулившись от желания казаться незаметной. В этой девушке было все по – другому: ветер растрепал ее красиво уложенную прическу, кое-где на темно-серых светящихся глазах поплыл макияж, но от этого она не стала некрасивее. Идя уверенной походкой, не смотрела под ноги, сшибая мелкую гальку и осколки битого стекла. Шла, улыбаясь чему-то и не видела никого. Улыбка оттеняла ее округлое загорелое лицо. Сколько раз ночной город сталкивал их, но они проходили мимо, не видя друг друга. Шли той же дорогой, пинали те же камни, пили те же напитки, восхищались кем-то, страдали и были далеко друг от друга. Их разводила жизнь, а в этот вечер, видимо, и ей, и ему было очень одиноко и грустно на душе… Тяжелое небо нависло смрадными тучами, кое-где мелькали молнии, надвигалась гроза. Девушка подошла ближе, их взгляды встретились. Светлые глаза проникли друг в друга. Эти секунды вдруг показались им вечностью. Завязался разговор ни о чем, только потом он перерос в нечто большее. Он рассказал о своем творчестве. Она о себе не говорила. Они нравились друг другу все больше и больше. Беседа была интересной, захватывающей. Он говорил те слова, которые она хотела услышать. Девушка слушала молча и упивалась каждым словом. Эта ночь была похожа на сказку. Не было напряжения и тревоги. Они не заметили, как оказались за городом. Все было прекрасно в ночной природе, ожидающей дождя. Не заметив, опустились на траву, еще влажную от прошедших дождей и отдались любви и наслаждению. Казалось, ничто не может помешать их счастью на вершине блаженства. В эту ночь они принадлежали друг другу: он – ей, она – ему. Природа замерла в упоении. Ни один лист не шелохнулся на деревьях. Молнии перестали сверкать, раскаты грома утихли. На поляну медленно надвигался туман. Он повернулся к ней, чтобы прижать к сердцу, но ощутил пустоту – ее не было рядом. Долго потом он звал: «Вернись!» Долго кричал слова благодарности за любовь, только в ответ доносилось эхо его измененного голоса. Ее как будто не существовало. На губах осталось теплое дыхание, тело ныло от усталости, но девушки как будто не было. Не было ничего. Он шел молча, наклонив вперед голову. В сознании роились мысли: «Где ты? Вернись! Будь моей снова! Неужели это все? Отзовись! Я подарю тебе прекрасную песню и напишу чудесный потрет! Я же влюбился в тебя! Ты навсегда будешь со мной, в моем сердце, в моей душе, как эта дивная прекрасная ночь! Я не забуду твой голос, твой склоненный слух, твою ослепительную белозубую улыбку! Ты навсегда останешься в моей памяти!»
Прошло несколько дней. Он написал ее портрет. Длинные темные волосы развевались по ветру. Она с улыбкой возвращалась к нему из тающей дымки тумана… Он не узнает, что стало потом с ней, почему ушла она в этот влажный серый туман? Не поймет, почему сладострастная ночь не повторится больше.
Они шли по темному городу, не видя друг друга, той же дорогой, пинали те же камни, пили те же напитки, восхищались кем-то, страдали и были далеко. Их разделила жизнь…
Ты носишь красивое скандинавское имя – Олег. Оно и определило характер с детства, как мне кажется. Тебя все называют полным именем, которое сделало тебя серьезным, прямолинейным и немного высокомерным. Видимо, скандинавы подмешали льда в твое княжеское имя, потому что ты становишься ледяным.
Я дала тебе другое имя, которого никто не знает. Может быть, кто-то кроме меня называл тебя так. Это имя больше подходит тебе другому: нежному и ранимому, близко к сердцу принимающему боль, красивому, застенчивому и замкнутому, каким тебя мало кто знает.«Алька!» мысленно я обращаюсь к тебе. Это осталось привычкой с детства. Это детское имя-прозвище ближе и роднее мне, нежели твое царственное и величественное. Глупо ворошить прошлое и вспоминать отдельные моменты из детской и юношеской жизни. Это ведь было так давно! Тем более, что ты, наверное не помнишь тех смешных моментов, которые помню я. А сейчас я расскажу, как по-разному относилась я к тебе в течение этих двадцати лет… Постараюсь быть беспристрастной т расскажу все, что чувствовала к тебе в разные моменты жизни. Мне кажется, тебе будет интересно прочитать о себе то, как воспринимает тебя другой человек, далекий от твоей жизни.
Женщины любят в тебе только одну половину. Если бы ты не состоял из двух совершенно разных людей, было бы легче любить прекрасного, идеально доброго, нежного, милого, золотого и единственного неповторимого. Ведь правда? Да, когда-то очень давно ты и был таким. Доброта была заложена в характер, и не только она. Нежность, чистота и сочувствие делали тебя похожим на девочку. Ты не дрался ни с кем, видимо потому, что боялся причинить боль. Прекрасный мальчишка с огромными карими глазами, обрамленными длинными черными ресницами, ты был моим самым любимым другом, потому что не бил меня и не дергал за косички! С тобой было интересно строить песочные башни и играть в детские игры… Много раз, видя мои слезы, ты брал меня за руки и говорил: «Не плачь, ты не должна плакать! Не надо!»
Прошло несколько лет, и от нежного мальчика в облике ничего не осталось. Ты вырос, стал красивым парнишкой, но грубым, как тысяча чертей! Проходив мимо меня, не здоровался, отворачивался или говорил что-то обидное. Кто знает, почему ты так изменился? Высокий, яркий, с горящими каким-то странным огнем глазами, не обращал внимания на девчонок, мог пронестись, как ураган, мимо или съехать на велосипеде в овраг… Конечно, ведь ты был тогда большой, в четырнадцать лет! Я ненавидела тебя тогда за грубость и высокомерие и объявила войну на всю жизнь! Она была без конца и края! Виной было твое пренебрежение, которого ни я, ни мои подруги не заслуживали. И только где-то в глубине души я осознавала, что ты все-таки красивый мальчишка и такой, каким должен быть. Другое дело было потом, «мистер высокомерие», когда ты снизошел до беглого взгляда в мою сторону. Конечно, уже шел восемнадцатый годок! Ты решил, что я все-таки есть, и нужно посмотреть на меня хоть как-то… Тогда мне было семнадцать. Я обожала себя, была избалованной девчонкой. Мужчины делали комплименты, и мне нравилось получать их. Испорченная и непорочная одновременно… Тебе было интересно смотреть на меня украдкой, а я не знала, какие чувства вызывает во мне взгляд твоих карих глаз. Я была незнакома с новизной ощущений и думала, что ненавижу еще больше, что ты не имеешь права смотреть на меня, хотя нравилось упиваться мыслью, что ты грубый, плохой, безразличный, бесчувственный и останешься таким навсегда! Но я любила смотреть на твои руки, плечи. Ты отворачивался, порой опускал глаза. Сталкиваясь с безразличием, я думала, что ненавижу тебя всем сердцем, но меня против воли моей, тянуло к тебе, твоим рукам, губам…
